Жорж Дюби - Европа в средние века

XI.39. О женщине, намеренно убившей плод в своем чреве. Женщина, намеренно убившая плод в своем чреве, должна быть сожжена заживо, если она сознается в своем преступлении; в противном случае она может быть оправдана испытанием огнем.

XI.42. О женщинах, промышляющих знахарством и колдовством. Женщину, варящую зелье и занимающуюся колдовством, следует сжечь заживо или оправдать посредством испытания огнем.

XI.44. О своднях. Всякая женщина, о которой станет известно, что она занимается сводничеством, должна быть сожжена заживо; если же это лишь молва, которую она отрицает, ее следует подвергнуть испытанию огнем.

Неотступно следуя римской традиции, искусство Империи доносит изображения человеческих лиц — мужчин и женщин. Чаще всего их глаза созерцают другие картины, запредельные, лишенные посюсторонней видимости. Некоторые лица, однако, похожи на наши. Обычно это лица персонажей сцен, изображающих ад. Причина тому простая: интеллектуальная элита того времени служители церкви, водившие рукой художников, полагали, что ад — это плотский, зримый, т.е. наш, мир. Мир заблудший, охваченный грехом, преданный медленному тлению, обреченный. Время его сочтено. И поскольку он наполнен злом и ему суждено погибнуть, от него следует отвернуться. Во всяком случае тем, кто способен это сделать. Такие люди есть. Это монахи. Подвижники. В XI веке их почитали. Вся надежда на спасение была возложена на монастыри. О них заботились. Им, этим приютам добродетели, приносились щедрые дары. Подобно замкам, монастыри были укрепленными сооружениями, то были цитадели, противостоявшие натиску зла, они часто располагались на вершине горы, символизируя удаление от мира, постепенное приближение к вершинам чистоты. Как и замок, монастырь впитывал богатства окружающей его местности. Однако рыцари и крестьяне отдавали свое имущество добровольно, ибо они страшились смерти и последующего суда, а монахи защищали их от самых худших опасностей — опасностей невидимых. На юге латинского христианского мира королей почти никто не видел. Их имена еще помнили, поминали во время литургии, но они казались далекими, как боги. Королевская власть была уже не более чем мифом, символической идеей мира и справедливости-Монархии в этих странах полностью распались под натиском бурного развития феодализма. В Южной Европе, таким образом, в отличие от Германии, берегов Уазы и Сены или Винчестера, очагом художественных новаций не был королевский двор — такими очагами были крупные монастыри, особенно те из них, что поддерживали тесные связи с областями передовой культуры. Таковы были монастыри Испании. Здесь не было устойчивой границы между христианами и мусульманами. В постоянных военных столкновениях победы и поражения бесконечно сменяли друг друга; то конница Ислама устремлялась на Барселону, оттесняя христиан к Пиренеям, то воины Христовы достигали Кордовы и врывались в городские ворота. Одновременно шел нескончаемый обмен. Христианская Европа брала все, что могла взять: золото, рабов, заимствуя в то же время и большую изысканность выражений и жестов, большую утонченность движений ума. Это происходило благодаря существованию крупных христианских общин, процветавших под властью отличавшихся терпимостью халифов, благодаря тому, что монастыри Кастилии, Арагона и Каталонии сохранили, с помощью посредничества Сарагосы и Толедо, связи с очагами очень древней и живой культуры, колыбелью христианства на Востоке. Эти связи способствовали архитектурным нововведениям, появляющимся в XI веке в облике церквей в Пиренеях.

Согласно уставу бенедиктинцев, жизнь монахов означала прежде всего изоляцию, уход из мира. Но под защитой монастырской ограды, укрывающей от соблазнов века, эта жизнь протекала в общине. Уединение было коллективным. Несколько десятков, иногда несколько сот человек, выходцев из аристократических семей, образовывали братство, возглавляемое отцом-аббатом. От этих обширных, как бы семейных, усадеб сегодня почти ничего не осталось. Лишь иногда можно увидеть центральный двор, вокруг которого располагались общинные сооружения, спальня, трапезная, зал, в котором монахи собирались для обсуждения дел братства. Это пространство, окруженное аркадами, совершенно замкнутое, само воплощение уединения и затворничества, образовывало монастырскую галерею. Специально предназначенная для прогулок, для того, чтобы каждый из братьев мог на ходу неспешно размышлять над прочитанным в книгах, галерея представляет Творение, сведенное, благодаря послушанию и смирению, к своим первоначальным основам, к четырем элементам видимого естества — воздуху и огню, земле и воде, вырванным из вихря суетного движения — к Земле Обетованной. В одном из рядов сооружений — церковь. Зачастую лишь она возвышается среди руин тысячелетие спустя.

Это прежде всего произведение искусства, того нового искусства, которое сложилось на пороге второго тысячелетия христианской эры в Ломбардии, Бургундии, Каталонии. Вся изобретательность, все поиски были направлены на сооружение здания, давшего приют святому алтарю/Оно должно быть построено из хорошо пригнанных блоков скалистой породы, из прекрасного камня, перед которым бессилен Сатана. Оно должно быть чрезвычайно красивым, ибо для того чтобы служба была приятна Господу, она должна проходить со всем возможным великолепием. И в особенности необходимо, чтобы, благодаря совершенству своей формы, памятник служил выражением невидимого порядка. Подобно иллюстрациям священных книг, и даже в еще большей степени, церковная архитектура была откровением, снятием покрова с тайны.

Уже самой особенностью своего расположения в окружающем пространстве церковь приоткрывает видимую завесу, за которой скрывается истина. Она всегда имеет определенную ориентацию. Ее алтарь, к которому устремлены глаза прихожан во время молитвы, находится с восточной стороны, со стороны утренней зари, каждое утро рассеивающей тревогу, утверждающей неизбежную победу добра над злом, Бога над дьявольскими силами, вечности над смертью. Фактура здания также несет определенную дидактику. Если строители с Таким упорством сооружали своды вместо стропил, то это потому, что, используя только один материал, камень, они стремились передать идею, однородности, неразделимой цельности мира, дать зримое выражение единства человеческого рода, объединенного единой верой, единства трех лиц Бога, единения в общей субстанции Творца и Его творения. Первые опыты проводились в подземной части храмов, под алтарем, в некрополях, на которых закладывалось большинство монастырей, среди могил святых, благодетелей — действительно, одна из функций монастыря состояла в заботе о мертвых, в содействии общению между миром живых и миром усопших. После того, как они были отработаны в криптах, эти строительные приемы стали переноситься на сооружение надземной части церковного здания: массивные опоры сменили колонны, над центральным и боковыми нефами вознеслись своды. В этом и состояла цель: подчеркнуть подобие между криптами с их саркофагами и алтарем с хорами.