Жорж Дюби - Время соборов

По определению, собор — это церковь епископа, следовательно, городская церковь. Возникновение церковного искусства в Европе в первую очередь означало возрождение городов, которые в XII—XIII веках непрерывно росли, становились оживленней, предместья тянулись все дальше вдоль дорог. Города притягивали богатство. Долгое время города находились в тени. Теперь же к северу от Альп они снова стали основными очагами высочайшей культуры. Однако источник питавшей их жизненной силы находился в близлежащих полях. В то время большинство сеньоров избирали город местом постоянного жительства. В город стекалось все, что производилось в вотчинах. Самыми активными коммерсантами становились торговцы зерном, вином, шерстью. Городское искусство, искусство соборов черпало в окрестных деревнях все необходимое для своего развития. Его триумфу на фоне широкомасштабного сельскохозяйственного наступления способствовали усилия множества первопроходцев, расчищавших поля, сажавших лозы, рывших рвы и строивших плотины. На фоне новых полей и молодых виноградников вознеслись башни Лана; их венчает вырезанное в камне изображение пашущих волов; на капителях соборов цветут виноградные лозы; на фасадах Амьена и Парижа смена времен года представлена круговоротом сельских работ. Награда воздается по заслугам: жнец, который точит косу, и виноградарь, подстригающий ветви, вскапывающий землю или берущий отводок у лозы, своим трудом взрастили собор. Это плод их тяжелой работы. Нигде в то время стремление к процветанию в сельском хозяйстве не было столь сильно, как на северо-западе Галлии. Самые зажиточные деревни находились в центре этого края, на равнинах, окружавших Париж. Новое искусство также воспринималось людьми того времени исключительно как «французское искусство». Оно расцвело в провинции, называвшейся тогда Францией, — между Шартром и Суассоном, там, где умер Хлодвиг. Париж стал его средоточием.

Париж, королевский город, первым в средневековой Европе ставший настоящей столицей — тем, чем давно перестал быть Рим. Столицей не империи, не христианского мира, но королевства, Царства. Городское искусство, наивысшим проявлением которого в Париже стали формы, называемые нами готикой, предстает как королевское искусство. Основной его темой становится прославление единовластия — безраздельного владычества Христа и Богоматери. В Европе соборов утверждается могущество королей, освобождающееся от душившего его феодализма. Прежде чем сформулировать для монастыря Сен-Дени положения новой эстетики, Сугерий создал принятый Капетингами образ короля-сюзерена, стоящего на вершине иерархической пирамиды и сжимающего в руке, словно сноп колосьев, все полномочия, которые в течение столетия растворялись в феодализме. После 1200 года среди государств, постоянно расширявших свои границы, было одно, самое большое и сколоченное крепче других, — королевство, владыка которого пребывал в Париже. Во всем мире латинского христианства ни один монарх не стяжал столько славы и сокровищ, как Людовик Святой. Богатства отовсюду стекались к нему ручейками сеньориальных поборов и вассальных податей со спеющих нив и виноградников.

Король Франции Людовик IX, при жизни почитаемый святым, ни минуты не помышлял, что власть, которой он облечен, имеет земную природу и преходяща. Он ощущал себя духовным лицом и хотел им быть. Читая Жуанвиля, мы видим, как годы, проведенные на Востоке, и постигшие его там неудачи убедили короля-весельчака в том, что он грешник и что его грехи пали на королевство. Король отказался от мирских радостей, «возлюбил Господа всем сердцем и стал подражать Ему в деяниях», живя так, как, по словам его друзей-францисканцев, жил Христос.

Людовик IX стал преисполнен святости. В середине XII века французский король чувствовал, что его держат в строгости. Большая часть богатств тратилась во славу Господа и шла на придание блеска богослужению. Король строил не замки, а храмы. Конечно, Людовик Святой, как и епископы, любил одеваться в прекрасные ткани, но не украшал свое жилище; он действительно вершил правосудие, сидя под венсеннским дубом или на камне. Он лучше германских императоров сохранил воспетые многими наследие и славу Карла Великого; вслед за Карлом Великим он открыл двери своих сокровищниц, чтобы построить часовню. Его предки, щедро одаривавшие епископов, были настоящими строителями новых соборов во Франции.

Во Франции, как и в Клюни, искусство, существовавшее благодаря щедрости королей, вновь обретавших власть, было по своей сути религиозным. Если оно и порождало светские произведения, они имели второстепенное значение и были недолговечны: ни одно из них не дошло до нас. Основные формы этого искусства возникли в тесном кругу приближенного к трону духовенства, в немногочисленном обществе с высоким уровнем достатка, в среде тех, кто находился в авангарде интеллектуальных изысканий. Епископы и корпус каноников, разделявших с ними земную власть матери-Церкви, занимали самую высокую ступень феодальной иерархии и владели лучшими землями. С уборкой нового урожая огромные амбары доверху наполнялись благодаря церковной десятине. Духовенство держало в своих руках города, эксплуатируя ярмарки и рынки. Оно получало прямую выгоду от торговли и использования земель. Отдельную статью дохода составляли щедрые пожертвования богатых мирян, беспокоившихся о своей душе. Общество, как никогда, заботилось о том, чтобы бедняки были по-прежнему бедны. Достаток, ставший следствием развития сельского хозяйства, оставался уделом избранных, а пирамидальную структуру государственного устройства венчала теперь фигура короля, причислявшего себя к церковнослужителям и восседавшего в окружении епископов. Вот почему следствием подъема деревень было строительство соборов, знаменовавшее расцвет королевской власти.

Благополучие монархии и Церкви коснулось также искусства Франции, становившегося более безмятежным. Оно привыкало к улыбке, училось выражать радость. Эта радость была не только земной, так как священное неразрывно соединялось с мирским (сам король был тому примером), происходило чудесное слияние преходящего и вечного. Искусство соборов нашло завершение в почитании вочеловечившегося Бога и стремилось изобразить примирение Создателя и Его творения. Таким образом оно переносило в область сверхъестественного и освящало радость жизни, которую испытывал рыцарь, галопом мчавшийся по майским цветам, беззаботно топтавший луга и нивы.

Однако не следует относить к XIII веку блаженные лица увенчанных коронами Богородиц и улыбающихся ангелов. То было суровое, тревожное и дикое время. Прежде всего необходимо представить раздиравшие его смуты и волнения. Епископ Ланский, задумавший строительство нового собора, не забывал, что его предшественник погиб во время бунта, растерзанный горожанами [84]. В 1223 году жители Реймса восстали против чрезмерных поборов, введенных другим епископом-строителем: они заставили его остановить строительство, отослать каменщиков и скульпторов. Такие происшествия были неожиданными. Столкновения и вспышки насилия в действительности стали проявлением скрытых противоречий, зревших в недрах феодального общества. Три группы противостояли друг другу: духовенство, рыцарство и массы бедняков — угнетаемых, порабощенных, раздавленных. Рыцарство восставало против Церкви, против ее морализаторства, против всего, что пыталось обуздать свободную радость сражения и любви. Эта борьба не могла не затронуть художественное творчество.