Валерий Злыгостев - И нагрянула черная рать... Монгольское завоевание Южного Урала. 1205–1245

Действительно, после столь красноречивых свидетельств (а свидетельствам этим, пусть и эпическим, нет смысла не доверять) очевиден факт поражения башкир в открытом военном противостоянии с «черной ратью» завоевателей. Вместе с тем на деле все выглядело несколько иначе, и монголам пришлось пойти на беспрецедентный шаг, выражавшийся в установлении с неподдающимся народом прямых переговоров, направленных на скорейшее урегулирование конфликта. Этому способствовало несколько факторов, с которыми они столкнулись и которые в своей реализации путем дипломатической дуэли не противоречили военно-политическим принципам, исповедуемым монгольскими правителями.

Как известно, главной целью всего Великого западного похода являлось овладение Дешт-и-Кипчаком. Земли и государства, расположенные к северу от степного пояса, рассматривались завоевателями по большей части лишь в качестве вассалов, не лишенных традиционных форм управления, но обремененных определенной долей участия в общегосударственных, главным образом финансовых, вопросах — попросту, взимания дани (подобная стратегия в отношении сателлитов, в частности Руси, на протяжении нескольких столетий имела грандиозный успех). В 1235–1236 годах монголы, применяя на Южном Урале лозунг «кнута и пряника» и не пренебрегая предварительными устрашающими актами террора на части башкирских земель, направили в еще не тронутые разорением кочевья своего представителя, которому необходимо было «уговорить» противную сторону «добровольно» подчиниться.

Основной задачей завоевателей непосредственно в кампании 1235–1236 годов была Волжская Булгария — могучая держава, с подчинением которой крупнейший торговый путь, пролегавший по Итилю-Волге и Каме, переходил под их контроль. Субэдэй как «начальник штаба», тщательно спланировав действия монгольских корпусов против булгар, уже наметил и строгий график будущей войны в Восточной Европе в 1237–1240 годах. Жертвами должны были стать кипчаки и Русь. Наличие подобного графика продвижения войск в западном направлении отрицать не приходится — стратегия Чингис-хана подразумевала его существование как само собой разумеющийся весьма важный нюанс военного искусства. Ярким примером тому может служить знаменитый рейд Субэдэя и Джебэ 1220–1223 годов, когда Чингис-хан наказал им покончить« эти дела в трехлетний промежуток времени» [40, с. 209]. Экстраполируя обстоятельства планирования того похода на военно-политическую обстановку, складывающуюся на стыке Азии и Европы в 1235–1236 годах, следует предположить, что Чингисиды и их полководцы не могли счесть хоть как-то оправданной задержку даже небольшой части своих войск на Южном Урале. Орда уходила на Запад. Орда стремилась овладеть богатствами Запада, а уничтожать немногочисленные, но готовые сопротивляться вплоть до последнего человека башкирские племена, теряя при этом воинов и время, монгольские военачальники всех уровней не посчитали нужным и избрали путь переговоров, тем более что городов — торговых урбанизированных центров, где можно было поживиться богатой добычей, на Южном Урале не существовало.

Итак, переговоры начались. Венгерский монах-доминиканец Юлиан, совершивший в 1235–1237 годах путешествие в «Великую Венгрию», легендарную прародину венгров, располагавшуюся на территории расселения башкирских племен на Южном Урале, оставил по этому поводу весьма интересный фрагмент в своем докладе Папе Римскому Григорию IX. В частности, в его сообщении говорится, что автор «в этой стране венгров… нашел татар и посла татарского вождя, который знал венгерский, русский, куманский, тевтонский, сарацинский и татарский [языки]» [1, с. 263]. Пребывание Юлиана на Южном Урале четко датировано весной — началом лета 1236 года. В документе указано, что он «отправился в обратный путь за три дня до праздника св. Иоанна Крестителя (20 июня 1236 года)» [1, с. 263], что позволяет конкретизировать время проистекавших между монголами и башкирами переговоров. О том, что Чингисиды и монгольский генералитет придавали начавшимся переговорам весьма большое значение, свидетельствует фигура посла, отправленного ими в башкирские кочевья. Очевидно, этот человек, владевший несколькими, в том числе и европейскими, языками, являлся личностью неординарной, статусной, по-своему «штучным товаром» и использовался руководством в особо важных случаях. Следует предположить, что послом к башкирам был направлен некий… англичанин по имени Роберт — участник восстания 1215 года против короля Иоанна Безземельного, а затем, после подписания Великой хартии вольностей, бежавший в Святую землю, где он обнаружил в себе дар полиглота. Его способности были замечены монголами, к которым он вместе с несколькими купцами-мусульманами в начале 1220-х годов попал в плен, и с тех пор верой и правдой служил новым хозяевам [31, с. 307–308; 45, с. 299]. Именно Роберта, знавшего венгерский язык, Бату посылал впоследствии на переговоры к венгерскому королю Беле IV, и, по-видимому, именно о нем упоминает в своем докладе Юлиан. Впрочем, закончил свою карьеру Роберт плачевно: в 1241 году на подступах к Вене попал в плен к австрийцам, где его рассказ успел записать французский священник Иво из Нарбонны, ну а сам англичанин вскоре был казнен [31, с. 307–308]. Возможно, упоминание об этом авантюристе спорно, но, по-видимому, он являлся первым англичанином, побывавшим в Башкирии [84] Следует отметить, что представитель туманного Альбиона через несколько десятилетий вновь оказался в Башкирии, о чем сообщил венгерский миссионер Иоганка («Письмо брата Иоганки Венгра…»), побывавший в начале XIV века на Южном Урале и датировавший свое послание 1320 годом. Иоганка пишет: «Сообщу кое-что верное, что подействует на всех. Когда я, брат Иоганка, с двумя братьями-венграми и одним англичанином дошли до Баскардии, большого народа, подчиненного татарам, двое братьев-венгров по делам веры отошли от нас, а я со сказанным англичанином, по имени Вильгельм , оставался там 6 лет непрерывно. И были там татары, судьи баскардов, которые, не будучи крещены, а исполнены несторианской ереси, когда мы стали проповедовать им нашу веру, с радостью приняли [ее]» [1, с. 286]. По-видимому, сей Вильгельм не относился к сословию монахов, так как Иоганка не именует его братом. Ох уж эти англосаксы! .

Возвращаясь к событиям весны — лета 1236 года, вновь обратимся к Юлиану, указывавшему на то, что в момент переговоров «татарское войско, находившееся тогда там же по соседству, в пяти дневках оттуда, хочет идти против Алемании (т. е. Германии, и не это ли еще одно доказательство тщательно планировавшегося похода на запад?! — В.З .), но дожидались они другого, которое послали для разгрома персов» [1, с. 263]. Приведенный фрагмент позволяет сделать как минимум два вывода: во-первых, монгольское войско, вернее, какая-то его часть, расположившаяся в районе Яика — Сакмары, верховий Ика, поджидало дополнительные соединения, и необязательно из Персии; во-вторых, если принять во внимание, что монголы находились в «пяти дневках» пути (и это с точки зрения монаха Юлиана, измерявшего расстояние в «одну дневку», скорее всего, максимум в 30–40 км), то, учитывая скорость, с какой могли передвигаться отряды завоевателей, совершая порой молниеносные переходы в 120–150 километров в день, становится очевидным, что их посол, имея за спиной столь веский аргумент, вел переговоры с башкирами, образно говоря, приставив нож к горлу, если под ножом подразумевать изготовившиеся к удару тумены [85] Можно по-разному трактовать понятие «в пяти днях пути», в том числе и с точки зрения монгольского посла, хотя приоритет в определении расстояний в данном случае, безусловно, за теми, кто писал — Юлианом и Рихардом. Думаю, что главное монгольское войско из состава «северного крыла» никак не могло находиться южнее пойм Яика, Сакмары или Салмыша (благо там достаточно и других рек, а значит, и пастбищ для выпаса лошадей и скота), т. е. в 300 км от места встречи Юлиана и монгольского посла, которая, возможно, произошла в районе среднего течения Аги-дели (нынешний город Стерлитамак). Надо понимать, что в глуби Дешта, километров на 200 южнее Оренбурга, уже в начале лета крупные конные соединения, к тому же сконцентрированные для нанесения удара, испытывали бы серьезные проблемы с прокормом поголовья лошадей. Кто бывал в тех местах, тот знает, что степь там полупустынна и далеко не благодатна, а рек, кроме Уила и Илека, нет. . Кто усомнится в том, что монголы могли в случае провала «переговорного процесса» внезапно «изгоном» обрушиться на земли башкир? Удар монгольской конницы был опасен еще и тем, что для нее не существовало созданных природой препятствий — будь то безводные на много переходов пустыни, безбрежная тайга или горы. История монгольских завоеваний буквально кишит экстремальными военными операциями. Если для военнослужащих иных веков переход через Альпы (неважно, Ганнибалом или Суворовым) или знаменитый «ледовый поход» эпохи Гражданской войны в России сами по себе представлялись воинским подвигом, то для монгольских соединений в XIII веке подобные акции были рутиной. Поэтому ни леса, коими в те времена был густо покрыт Южный Урал, ни горы не являлись преградой на пути завоевателей.