Валерий Злыгостев - И нагрянула черная рать... Монгольское завоевание Южного Урала. 1205–1245

По-видимому, переломным моментом в отношениях башкир с монголами и признания первыми сюзеренитета над собою властиУгэдэя было появление в одной из походных ставок завоевателей летом все того же 1236 года вождя племени усерген Муйтэна. Нет ничего удивительного в том, что усергены, подвергавшиеся на протяжении долгих лет непрекращающемуся давлению со стороны монголов и потерявшие в бесконечной войне с ними многих своих батыров, были вынуждены в конце концов покориться, как, впрочем, и другие башкирские племена. Вокруг личности самого Муйтэна (а в том, что он действительно существовал, сомневаться не приходится) накопилось достаточно противоречивых эпических свидетельств, так что впору задуматься над отдельным исследованием о нем как о первом башкирском владетеле, но отнюдь не мифическом, а управлявшем своими родовыми землями, входившими в состав централизованного раннефеодального государства, коим являлась Монгольская империя. Тем не менее Муйтэн «легендарный» из статьи в статью, из книги в книгу кочует, хотя и с оговорками, но все-таки в качестве переговорщика, и не с кем-нибудь, а с самим Чингис-ханом. Нет смысла вдаваться в полемику по поводу того, кем в евразийских масштабах являлся Чингис-хан и кем был Муйтэн — «весовые категории» разные, однако привести выдержки, имеющиеся в башкирском эпосе и шежере, отображающие как будто имевшее место непосредственное их общение между собой, вполне уместно.

Шежере башкир племени усерген гласит:

«3. Прошли [времена] детей Адама, 4. Наступила эпоха Чингиз-хана. 5. Прадед башкирского народа, 6. Сын бия Ток-саба, 7. Муйтен его имя… 23. Пять пар верблюдов он нагрузил [подарками], 24. Ездил он к Чингиз-хану. 25. Хан оказал ему почести, 26. Посадил его рядом с собой. 27. Получил он похвалу от хана, 28. Визиром сделал его [хан] за жизнерадостность, 29. Во всем он угождал падишаху, 30. Украшал его окружение, 31. Оказывал ему много почестей и уважения, 32. Если [хан] говорил пой — [он] пел, 33. Если просил рассказывать — рассказывал, 34. Каждое желание [хана] он исполнял [87] Пункты из приведенного шежере за номерами 32–34 убедительно доказывают (хотя и в иносказательной форме) факт подчинения усерген монголами. , 35. Вернувшись оттуда, Муйтен-бий, 36. В своей стране был бием» [5, с. 84–85].

В свою очередь, отрывок из кубаира «Муйтэн» вторит вышеприведенному фрагменту шежере:

В реальности все было не так: с огромной долей вероятности можно утверждать, что Муйтэн-бий никогда не встречался с Чингис-ханом. Несмотря на то что еще во времена «сартаульской» кампании 1219–1223 годов Джучи и Чагатай совершали глубокие рейды в Дешт-и-Кипчак, в ходе которых не исключены были столкновения монголов с башкирами, говорить, что в результате этих рейдов усергены были хоть как-то подчинены воле великого каана, не приходится. Необходимо учитывать, что булгарские и башкирские сторожевые заставы и укрепленные пункты, расположенные на Яике, Сакмаре, Соке и представлявшие собой самый передний, пограничный рубеж их обороны, были сметены лишь в 1229–1232 годах. Вопрос: зачем Муйтэн-бию в начале 1220-х годов надо было ехать на поклон к Чингис-хану, коли в те времена монголы не без помощи башкир были отброшены от Волжской Булгарии, кипчаки искали покровительства и защиты у иштяков (читай, башкир), а земли собственно усерген находились под прикрытием сторожевых застав? Единственным местом, где гипотетически могла бы случиться встреча Чингис-хана с Муйтэном, следует считать местность Кулан-баши, где летом 1224 года состоялся курултай, но доказательств тому, даже косвенных, не существует.

Однако, если подходить к рассмотрению проблемы с точки зрения башкиро-монгольских переговоров лета 1236 года, становится очевидным, что Муйтэн-бий как реальный политик, стремившийся приспособиться к ситуации, сложившейся в регионе, все-таки побывал либо в «Золотой Орде» — ставке Вату, либо в ставках иных Чингисидов или главнейших военачальников. В данном случае появление его в стане монголов с подарками, навьюченными на верблюдов, кажется вполне логичным и разумным — Муйтэн, исполняя «каждое желание хана», спасал и себя, и всех усерген от продолжения нашествия, и, как видно, миссия его окончилась успехом. Ну а в том, что монгольская знать встретила его «как своего», ничего удивительного нет: известно, что особо покладистых русских князей ханы Улуса Джучи щедро одаривали, усаживая подле себя на почетные места. В числе подобных владетелей оказался и Муйтэн, ему как верноподданному вассалу были пожалованы его же владения, тем более что их южная часть — земли усерген в междуречье Яика и Сакмары и далее к Салмышу — уже были захвачены монголами, оставалось лишь надеяться, что вскоре новые хозяева уйдут на запад.

Возвращался Муйтэн в родные кочевья, имея на руках ярлык, выданный Бату от имени Угэдэя. «Муйтэн-бий привез от великого хана дарственную бумагу — битич, скрепленную печатью. На той бумаге было написано: " Сыну Тукхабы Муйтэну даруется звание бия. После его смерти звание должно перейти к одному из его сыновей. Оно будет передаваться по наследству Муйтэна, но не должно переходить к другим. В каждом поколении должен быть избранный бий рода Муйтэна. Роду этому будут принадлежать различные земельные угодья, леса, которые были испрошены Муйтэном…" [6, с. 171–172].

Итак, перед нами предстает, несмотря на «эпическое происхождение» [88] Башкирское историческое предание «Муйтэн» [7, с. 170–172]. , официальный по форме изложения документ, в существовании которого вряд ли следует сомневаться. Отметим, что священность подобных письменных актов была столь велика, что спустя столетия (300–400 лет) потомки обладателей тарханных грамот в самые торжественные или даже судьбоносные моменты их жизни извлекали из семейных «архивов» бережно хранимую реликвию, разворачивали свиток и с благоговением всматривались в писанные золотом имена некогда великих степных владык. Не были в данном случае исключением и потомки Муйтэна. Тем не менее для подобного документа несколько столетий существования — огромный срок (сколько войн, восстаний и бедствий пережили башкиры в последующие века!), а потому в оригинале он до нас не дошел [89] Существует масса документов ордынского времени, которые не дошли до нас, но которые, вне сомнения, существовали. Например, ярлык Тохтамыша Ягайле от 1380–1381 годов или ярлык того же хана Витовту 1399 года. . Однако порою важней любой бумаги бывает память народная, из уст в уста перенесшая смысл той древней грамоты, ставшей судьбоносной и для Муйтэна, и для всех башкир. Важно и то, что бий усерген, признавая власть монголов, умудрился не только выторговать себе и своим потомкам определенные преференции в отношениях со складывающимся административным центром (аппаратом) Улуса Джучи (что, собственно, и отражено в предании), но главное (а это при заключении подобных сделок предусматривалось) — земли к северу от Сакмары не были подвергнуты вражескому нашествию, недаром Сказитель в адрес Муйтэна буквально выкрикивает дифирамб: « Если бы его не было, — родина была бы разорена!» Действия же отдельных башкирских вождей, направленные против завоевателей и случившиеся в ближайшие годы, монгольская правящая верхушка принимала не иначе как восстание подданных.