Валерий Злыгостев - И нагрянула черная рать... Монгольское завоевание Южного Урала. 1205–1245

И еще. Странным образом из поля зрения ученого сообщества выпал один весьма важный аспект, касающийся получения Муйтэн-бием тарханной грамоты. Надо полагать, что это был один из первых подобных документов, родившихся в недрах ордынской канцелярии и дошедших до нас, пусть и в форме предания. Естественно, Чингисиды и раньше отмечали своих верных вассалов подобными милостями, но вот первый из зафиксированных ярлыков Улуса Джучи, а значит, и ярлыков золотоордынских был выдан не кому-нибудь, а башкирскому вождю Муйтэну.

С момента получения ярлыка Муйтэн, наделенный почетным званием «бий», впрочем, как и другие представители башкирской знати, изъявившие покорность завоевателям, превратился в улусбега. Как держатель улуса («Усерганцев подчинил он восемьсот дворов… Многоводная Сакмара вот владенье его…» [7, с. 196]) Муйтэн-бий отныне должен был расплачиваться с сюзереном не только ясаком, но и участием [90] Сказитель в предании «Усергены», несколько смягчая ситуацию, тем не менее вынужден признать факт привлечения башкир в ряды войска захватчиков. «Монголы не очень-то докучали усергенам своими набегами. Видя, что они храбрые воины, старались их самих мобилизовать в свою армию. Одаряя их верховодцев и биев разными степенями и званиями, богатствами и дорогими подарками, а также правом быть хозяевами земель, принуждали сколачивать войско из усергенов» [16, с. 120]. со своими воинами в по ходах повелителя [20, с. 144]. Следует отметить, что монголами давным давно была опробована весьма эффективная система привлечения в ряды их войска отрядов из покоренных народов. Такая же схема рекрутирования воинов после заключения мира коснулась и башкир. Плано Карпини по этому поводу оставил красноречивое свидетельство. «Надо знать, — пишет Карпини, — что они (монголы. — В.3 .) не заключают мира ни с какими людьми, если те им не подчинятся, потому что, как сказано выше, они имеют приказ от Чингис-хана, чтобы, если можно, подчинить себе все народы. И вот чего татары требуют от них: чтобы они шли с ними в войске против всякого человека, когда им угодно, и чтобы они давали им десятую часть от всего, как от людей, так и от имущества. Именно они отсчитывают десять отроков и берут одного и точно так же поступают и с девушками; они отвозят их в свою страну и держат в качестве рабов. Остальных они считают и распределяют согласно своему обычаю» [24, с. 283]. Как бы там ни было, но, скорее всего, уже летом — осенью 1236 года новоявленный вассал Угэдэя (Джучидов) — Муйтэн-бий во главе отряда, насчитывавшего несколько сот всадников, присоединился к монгольскому войску и участвовал в Великом западном походе. В одном из вариантов кубаира о Муйтэне сказано: «Все башкиры подчинялись ему… Бурзянский и кыпсакский бии протянули ему руки…» [7, с. 196]. Конечно, по поводу подчинения Муйтэну в 1236 году башкирских родов, относящихся к кипчакской группе племен и, как известно, большей частью появившихся на Южном Урале уже после монгольского нашествия, можно спорить. Однако исключать того, что кипчаки, оказавшиеся на землях усерген за несколько лет до описываемых событий, вынужденные туда бежать от непрекращающихся рейдов Джучи начала 1220-х годов и просившие убежища у их вождей, могли быть на этот раз мобилизованы Муйтеном в состав его кошуна, нельзя, точно так же, как сами башкирские отряды были мобилизованы в монгольские войска.

Тот факт, что башкирская знать выразила покорность монголам и была вынуждена участвовать в агрессии против запада, подтверждает «Юань ши». Согласно китайским хронистам, «Субэдэй набрал войско из хабичи… и прочих» [18, с. 231] «…и пятьдесят с лишним человек [их] це-лянь, которые усердно работали на него» [49, с. 503]. Следует пояснить, что термин «хабичи» обозначает людей, «подвластных» и находящихся «под феодальным протекторатом» [49, с. 539], а «це-лянь» — племенных вождей, беков, биев или князей покоренных народов. «Хабичи» и «це-лянь», по мнению Р. П. Храпачевского, являлись в первую очередь булгарскими, буртасскими, саксинскими, башкирскими, мордовскими и чувашскими князьями с их ополчениями [49, с. 381]. Не был исключением и Муйтэн-бий, в 1236–1240 годах участвовавший в войне против кипчаков и совершивший тогда, с точки зрения «привязанных» к Волго-Уральскому региону башкир, сверхдальний поход.

Усергены Доном, однако, не ограничились, а «вместе с тем (монгольским. — В.3 .) войском направились на север и овладели рязанским княжеством» [6, с. 120] [92] Полностью отрывок о походе усерген в составе монгольского войска выглядит так: «Вместе с тем войском направились они на север, овладели рязанским княжеством. Видя красоту приокской природы, множество скота на ее зеленых долинах, густоту лесов, решили усергены обосноваться в тех местах. Когда в древние времена усергены отправлялись в дальний поход, то грузили на телеги все добро, забирали жен и детей, всю скотину, загружали своих верблюдов и возили их всюду с собой. В эти края они тоже прибыли со всем своим добром, близкими и родными. Поставив дома и юрты на берегах Оки, зажили они мирной жизнью. Родовое древо усергенов — рябина. Потому люди других родов объясняли храбрость и воинственность усергенов тем, что кровь у них рябиновая, по-башкирски — мышар. Потому позднее тех перебравшихся на приокские раздолья усергенов стали называть «мышарами». Постепенно «мышары» превратились в «мишаров». Часть теперешних Касимовских мишаров — усергеновцы» [6, с. 120–121]. .

Подобные сообщения наводят на мысль о том, что отряды башкир в составе монгольских соединений уже в 1240–1242 годах могли оказаться на территории центральноевропейских государств Польши и Венгрии и участвовать в сражениях при Лигнице и Шайо. Это ли не парадокс! Ведь всего несколько лет назад Юлиан, терпя ужасные лишения и теряя по пути на восток спутников, совершил, казалось бы, невозможное — достиг «другой», «старейшей» «Великой Венгрии» (Башкирии), и это было без преувеличения одно из самых замечательных путешествий XIII века. Но вот прошло пять лет, и «венгры-язычники» (башкиры), на поиски которых было затрачено столько усилий, сами, уже в рядах армии завоевателей, оказались на благодатных равнинах Пушты, на землях народа, с которым история разделила их несколько столетий назад, определив каждому свой путь и свою судьбу. И еще. Надо полагать, что башкирские воины, неважно, в каком качестве — вспомогательного войска или небольших подразделений, включавших в себя достойно экипированных багатуров, опередив столетия, стали предвестниками тех самых «северных амуров», которые поражали Европу в XVIII веке, во времена Семилетней войны, и в веке XIX, в эпоху наполеоновских войн, когда их курени располагались на Монмартре.