Фридрих Мюллер - История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

Омар был сын некоего Хафса — потомка знатного рода ренегатов, вестготского происхождения, поместья которого были в горах к северо-востоку от Малаги. То уважение, которым пользовался в округе его отец, благодаря своему богатству, сказывалось уже в общеупотребительной переделке его имени в Хафсон [398]. Как кажется, это был человек спокойный и миролюбивый; но сын был не в отца: кажется, никогда не было более горячего и более неугомонного андалузца, чем он. Известно, что еще теперь южные испанцы, точно так же как корсиканцы и неаполитанцы, не прочь разрешать несогласия во мнениях с добрым приятелем выстрелом или ударом кинжала; а если дело доходит до суда, то «несчастная жертва мещанских (филистерских) воззрений» обыкновенно удаляется в лес или в горы и ведет там романтический образ жизни, и вопиющую несправедливость оказывают ему в глазах народа, если его деятельность ставят на одну доску с пошлым ремеслом обыкновенного разбойника. Такая же судьба ждала Омара ибн Хафсона: после того как он однажды имел «несчастие» (так принято выражаться) закончить спор с соседом тем, что тут же убил его, он бежал в Серранию и стал соперничать с эмиром, взимая с прохожих не совсем равномерную дань. Пойманный полицией и наказанный, выгнанный отцом из дому, он бежал в Африку, ища убежища в далеком Тахерте. Но скоро он и там перестал себя чувствовать безопасным. Он возвратился в Испанию и снова двинулся с несколькими единомышленниками в родную Серранию, где занял находящийся недалеко от Антекверы разрушенный замок Бобастро (Бобаштер), велел восстановить его стены и, благодаря своим дерзким набегам, сделал небезопасными все окрестности в 267 (880/81) г. Там он продержался несколько лет, но в конце концов был вынужден к сдаче посланными против него войсками. Ввиду его несомненной пригодности для войны эмир назначил его офицером в своем войске, и в только что начавшейся войне против арагонцев он в 270 (883) г. заметно выдвинулся, так что, казалось, ему предстояла блестящая военная карьера. Но судьба Испании решила иначе. Довольно было обиды, нанесенной нетерпеливому Омару каким-то чиновником эмира, после возвращения войска на зимовку в Кордову, чтобы побудить его к бегству. Солдаты, находившиеся под его командой, были готовы пойти в огонь и в воду за своим храбрым начальником; поэтому они тотчас согласились присоединиться к нему, и в одно прекрасное утро весь отряд просто-напросто исчез в 270 (884) г. Они пошли в Серранию, где к ним присоединилась еще на все готовая молодежь; прямо невероятным решительным ударом отважный партизан снова захватил Бобастро, который между тем успели вновь укрепить и снабдить сильным гарнизоном, и устроился там как дома. Впечатления последних лет, полученные им во время пребывания в войске эмира, особенно состояние Испании, которое он видел собственными глазами, убеждение в слабости правительства, более подробные известия об успехах толедских и арагонских соплеменников, собранные им, вероятно, во время похода и в столице, — все это должно было сильно повлиять на него. И если он прежде был не чем иным, как просто атаманом разбойников, то теперь все это возбудило в этом человеке — который, несмотря на сделанные под влиянием страсти ошибки, таил в себе огромные задатки не только честолюбия, но еще в большей степени любви к отечеству и находился под влиянием возвышенной идеи — желание спасти родину от владычества чужеземцев. Дикий и разнузданный юноша созрел и превратился в мужчину серьезного и владеющего собой, а все себялюбивые и низменные стремления отступили на второй план перед одною великою целью. Арабы, его смертельные враги, произносили его имя не иначе, как с прибавлением «аль-малун» «проклятый (Богом)», или «адувваллах», «враг Божий», или «аль-хабис», «изверг»; но и они должны были признать, что он показал себя не только храбрым воякой, но и энергичным и в то же время знающим меру властителем. Боготворимый своими за ту личную отвагу, с которой он всегда сам, во главе своих боевых товарищей, шел в самую горячую схватку, он сумел еще более пленить их своею щедростью и строгой справедливостью, не знавшей личностей; а со своим прошлым он порвал до такой степени, что, подвергая себя самого самому строгому воздержанию во всех отношениях, он не оставлял без самого строгого наказания ни одного преступления против собственности или жизни во всей окрестной горной стране. Единственным наказанием его в таких случаях была смерть; «так что в его время женщины могли без сопровождения переходить с места на место с деньгами и всяким скарбом, и никто и не думал заступать им дорогу». И это в горах Андалузии!

Понятно, что к такому предводителю с восторгом пристало воинственное население Серрании, которому давно надоело кордовское владычество. Ронда и Арчидона присягнули ему, владетель Альхаммы, также ренегат, заключил с ним союз и отдал себя в его распоряжение, и его власть скоро распространилась до границ округов Хаэн и Эльвира, главного средоточия арабского населения. Эмир, по неизвестной нам причине, только через два года сделал серьезную попытку к подавлению восстания; уже был 273 г. (в начале июня 886 г.), когда наконец сын Мухаммеда и объявленный наследник, Мунзир, прибыл на место действия. Чтобы выманить Омара из неприступной крепости Бобастро, он напал на Альхамму; и действительно, когда Омар заметил, что городу угрожает опасность, он бросился туда и здесь был осажден Мунзиром, дельным человеком и превосходным полководцем, так настойчиво, что оказался в очень затруднительном положении. Но тут Омару помогло счастье: в тот момент, когда ему оставалось только два исхода — либо сдаться, либо сделать отчаянную попытку насильно пробиться через ряды неприятеля, Мунзир получил известие о смерти отца в 273 (886) г. Так как он опасался, что брат его Абдулла, бывший с ним одного возраста, пожалуй, вздумает оспаривать у него престол, то он должен был, не теряя времени, возвратиться в столицу. Омар был спасен — впрочем, как оказалось, не надолго. Энергичный Мунзир, правил в 273–275 (886–888) гг., велел дать решительный отпор отважному испанцу, тотчас после своего освобождения напавшему на округи Эльвира, Кабра, Баэна (Байяна) и Хаэн, и лично в 275 (888) г. прошел через главную область восстания. Арчидона была взята, Бобастро окружен; позднейшие летописцы, правда заметно расположенные к Омейядам, говорят, что Омар погиб бы, если бы Мунзиру было дано еще хоть год повоевать с ним. Но случилось так, что тот нравственный перевес, который, несомненно, был в этой борьбе на стороне испанского патриотизма, отразился — как это редко бывает в суете земной жизни — и на ходе внешних событий. В субботу 15 сафара 275 г. (29 июня 888 г.) Мунзир умер после непродолжительной болезни, чуть ли не от яда, поднесенного ему по приказанию родного брата Абдуллы.