Фридрих Мюллер - История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

В то время при дворе было две партии: с одной стороны «славянские» евнухи и стража, 1000 человек, под начальством Джаузара и Фаика, очень избалованные вследствие того, что халиф безусловно доверял им во всем, что касалось его личности, с другой — партия арабско-испанских чиновников, во главе которых стоял первый визирь Мусхафий [433]. Однако не этот ничтожный человек, какое бы значение он себе ни придавал и как бы он ни воображал, что все нити правления сходятся в его руках, был действительным главою этого кружка, но домоправитель Мухаммед ибн Абу Амир, с которым нам необходимо ближе познакомиться. Происходя из не особенно выдающегося арабского дворянского рода, он принадлежал к числу людей, обязанных своим возвышением какому-то удивительному счастью; правда, если ближе присмотреться, то оказывается, что счастье это не так легко ему давалось. Так как семья его, владевшая в провинции Альгесирас старым родовым замком, при котором было очень мало земли, не могла, при вступлении его в жизнь, дать ему больших средств, то он вынужден был, по окончании юридического факультета Кордовского университета, в качестве частного ходатая (как мы бы сказали) добывать себе средства составлением прошений и других бумаг для частных лиц, пока наконец ему представился случай пристроиться к месту. Это было место писца при столичном суде; но и здесь виды на хорошую карьеру были слабы. Мухаммед ибн ас-Салим, кордовский кади, в качестве высшего судьи в столице, в то же время первый судейский чиновник в стране, был замечательный юрист и администратор, под руководством которого способный человек мог далеко уйти; но Ибн Абу Амир ему не понравился. И в самом деле, многие считали молодого писца просто сумасшедшим. Нам передают рассказ, относящийся еще ко времени его студенчества, поразительно напоминающий переданный нами раньше анекдот из молодости визиря Низам аль-Мулька. Говорят, что однажды он сидел со своими товарищами в саду; разговор шел о том и о сем, как вдруг Ибн Абу Амир, до сих пор молчавший, воскликнул: «Я буду правителем этой страны!», а когда остальные посмеялись над этой глупой шуткой, он продолжал: «Пусть каждый из вас скажет, какую должность он желает; я дам ему ее, когда буду государем». Тогда некоторые стали шутя просить кто должности кадия, кто градоначальника столицы, кто смотрителя кордовских рынков; а один, рассерженный его хвастовством, сказал, что просит, чтобы его в таком случае, раздетого догола и смазанного медом, так чтобы его жалили мухи и пчелы, провезли верхом на осле, сидя лицом к хвосту, по улицам столицы. Несомненно, что честолюбивая мысль болезненно преследовала молодого человека, и в глазах всех благоразумных людей он должен был казаться таким же сумасшедшим, каким впоследствии показался бы некий артиллерийский подпоручик в Бриенне, если бы он тогда вздумал прямо открыть свои планы. Можно себе представить, что такой мечтатель едва ли обладал качеством хорошего чиновника и едва ли поэтому заслуживает упрека кадия, считавшего рассеянного писца малопригодным. Желая сбыть его с рук под благовидным предлогом, он решил дать ему лучшее место и попросил хаджиба Мусхафия дать какую-либо другую должность этому человеку, непригодному для юридической карьеры. Вскоре освободилось место управляющего имениями, записанными на имя малолетнего принца Абдуррахмана, и Мусхафий, желая угодить влиятельному кадию, рекомендовал на это место Ибн Абу Амира. Этот честолюбец знал, что вся его будущность зависит от его представления при дворе.

Нечего говорить, что он пустил в ход все свои таланты, и, благодаря ловкости его и еще тому, что он в 26 лет [434]был красивый и видный мужчина, он чрезвычайно понравился султанше Авроре. Халиф, носивший на руках свою жену, родившую ему двух сыновей, предоставлял ей распоряжаться в этих делах; таким образом, бывший секретарь суда в 356 (967) г. получил место, которого желал. Правда, что это было незначительное место при дворе, но умный и честолюбивый Ибн Абу Амир ценил несравненную выгоду легкого доступа в гарем, обитательницы которого, несмотря на строгую замкнутость по отношению ко внешнему миру, в сношениях с более или менее влиятельными придворными пользовались значительно большей свободой. По различным поводам он часто бывал на приеме у матери принца, по удельным имениям которого (как сказали бы теперь) он вел счетные книги; и он как нельзя лучше умел пользоваться этими приемами. Он проявлял все лучшие качества своего выдающегося ума и остроумия и умел все больше нравиться султанше; вследствие этого очень скоро она назначила его управляющим собственными имениями и добилась того, что уже через семь месяцев после появления его при дворе он был назначен начальником монетного двора. Должность эта в Средние века в большинстве восточных государств считалась одною из первых при дворе, и в то же время, конечно, лицо, занимавшее ее, должно было пользоваться особым доверием. Мухаммед особенно дорожил своим положением еще потому, что через его руки проходили огромные суммы. Он не читал Евангелия, но собственным умом дошел до правила, что друзей надо приобретать земными сокровищами. Мы не знаем, воровал ли он прямо для самого себя, но несомненно, что воровал для других, и притом, как все, что он делал, в громадных размерах. Как только кто-либо из влиятельных лиц нуждался в деньгах, любезный начальник монетного двора тотчас готов был выручить его. И чтобы постоянно поддерживать веселое настроение у Ситты (государыни) Субх и ее дам, этот любезный кавалер пускал в ход всю свою неисчерпаемую изобретательность по части изящных и, конечно, очень ценных безделок, одинаково делавших, правда, честь его остроумию, но не в меньшей мере и его кошельку. И во всем гареме только и речи было, что о прелестных преподношениях любезного придворного; даже халифу, когда он бывал там, приходилось выслушивать все о том же, а халифские подарки всегда доставляли меньшее удовольствие, чем подарки Ибн Абу Амира.

Впрочем, Хакам, несмотря на всю свою ученость, не смотрел на мир глазами профессора старой школы. «Не знаю, откуда у этого человека берутся деньги, — ворчал он, — он либо чернокнижник, либо финансовый гений. Как бы то ни было, я не совсем спокоен за наши деньги, находящиеся у него в руках». Однако, не желая нарушить гаремный мир, он до поры до времени не поднимал дела; но когда враги, которых, конечно, было довольно у этого влиятельного человека, несмотря на его милую предупредительность ко всем, наконец выступили с положительным доносом, халиф назначил следствие. Но ведь недаром Мухаммед приобретал друзей; начальник одного из главных управлений предоставил в его распоряжение необходимую сумму и, благодаря этому «переводу», наличность оказалась в полном соответствии с книгами.