Фридрих Мюллер - История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

Нет, кажется, ни одной страны в мире, которая была бы избавлена от злодеяний честолюбивых женщин, стоявших близко к трону. Не пощадили они и мусульманскую Испанию. Жена Абдуррахмана II, Таруб, из-за своего сына хотела отравить мужа.

Аврора превзошла ее, пожертвовав из-за своего любовника если не физическою, то духовною жизнью своего сына. В то время, как Ибн Абу Амир, после падения Мусхафия, занял наконец должность хаджиба, которой он добивался постепенно, шаг за шагом, халифу Хишаму минул тринадцатый год. Говорят, что он от природы одарен был живым умом и был развит не по летам; если вспомнить, что Абдуррахман III уже 22 лет в качестве самодержца совершал великие дела, то можно было предвидеть в недалеком будущем конец опеки Авроры и Ибн Абу Амира. Понятно, что это шло вразрез с намерениями султанши, а тем более с честолюбивыми планами фаворита. Поэтому они решили по возможности подавлять умственное развитие юноши, чтобы держать его под постоянной опекой. До нас не дошло описание тех гнусных средств, которые с этой целью были пущены в ход, и мы только можем догадываться о них; несомненно только, что старались уже в раннем возрасте непрерывными молитвами и постом отвлекать его мысли от мирского дела, держать его в полном неведении обязанностей, соответствовавших его высокому призванию, словом — превратить многообещающего государя большого цветущего государства в ограниченного и невежественного монаха. Как показывает дальнейший ход событий, этот дьявольский план удался как нельзя лучше. Однако, прежде чем успели добиться полного духовного обезличения несчастного юноши, неожиданно наступившая опасность на деле показала, как важно было с точки зрения благородных опекунов уже тогда устранить всякую возможность самостоятельного проявления воли со стороны юного халифа. Несмотря на все влияние, которым пользовался Ибн Абу Амир, на все слои столичного населения благодаря несомненным удачам его административной и военной деятельности в недовольных все же не было недостатка. Завистники нового всесильного хаджиба, личные друзья Мусхафия, а главным образом униженные, хотя и не устраненные, «славяне» тайно сеяли смуту; но опаснее всего было то, что и кордовские факихи недолюбливали временщика: они верхним чутьем чуяли в этой «лисице» безбожника и еретика; и в самом деле, едва ли он лично придавал значение тому или иному вероучению. Слухи, проникавшие в народ из дворцового гарема, становились все неприличнее. Поэтому решено было сразу избавиться от хаджиба и его царственной любовницы, умертвив Хишама и провозгласив халифом другого внука великого Абдуррахмана — Абдуррахмана ибн Убейдуллу. «Славянин» Джаузар, несмотря на свою отставку от придворной службы, знавший ходы и имевший возможность проникнуть к халифу, взялся совершить убийство. Действительно, ему удалось добиться приема; но когда он бросился с кинжалом на царственного юношу, один из присутствовавших вовремя подскочил к нему и схватил его, после чего он был арестован. После расследования несколько заговорщиков и с ними сам претендент Абдуррахман были казнены; но умный Ибн Абу Амир на этом не успокоился. Участие факихов в этом деле заставило его призадуматься; и он решил, что надо перед лицом всего мира засвидетельствовать свое правоверие и уверить духовенство в том, что ему нечего опасаться нарушения своих прав, пока он стоит во главе правления. Благодаря своей находчивости он скоро нашел для этого средство простое и в то же время целесообразное: он пригласил наиболее уважаемых ученых богословов столицы в большую библиотеку Хакама II и предложил им, вследствие того, что правительство-де решило по мере сил ограждать общину верующих от яда лжеучений, выбрать все книги, имеющие отношение к безбожным наукам — философии, астрономии и т. д., чтобы их сжечь и этим положить конец всяким наукам, идущим вразрез с религией. Действительно, покойный халиф, свободный от предрассудков, имел в своей библиотеке значительное количество подобных книг; поэтому легко себе представить, с каким наслаждением и с какой добросовестностью добрые богословы принялись за работу выборки всей этой чертовщины. Для того чтобы еще яснее выказать свое усердие к делам веры, благочестивый хаджиб лично принял участие в торжестве сожжения; Хакам перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что здесь делалось с его драгоценными рукописями. Обе стороны были довольны достигнутым успехом. Правда, что астрономия и математика со времен Маслами успели получить достаточно широкое распространение, но начатки философской науки были надолго заглушены, и факихи до поры до времени оставили Ибн Абу Амира в покое. Но стало очевидно, что, ввиду всяких возможностей, надо было еще более оградить личность халифа от соприкосновения с внешним миром. Подобно тому как недавно к нему проник убийца, впоследствии мог найти доступ какой-нибудь честолюбивый чиновник или офицер и незаметно оказать влияние на царственного юношу, без имени которого, как бы то ни было, ничего не могло совершаться. Поэтому хаджиб в 368 (978) г. затеял нечто новое. Чтобы обеспечить свое правление от всякой случайности, которую все же можно было ожидать со стороны резиденции Хишама, Захры, он построил целый город на берегу Гвадалквивира, несколько к востоку от Кордовы, предназначавшийся для местопребывания как его лично, так и высших правительственных учреждений. Город этот был назван Аз-Захира («блестящая»). В течение двух лет постройка его настолько подвинулась вперед, что хаджиб мог переселиться туда со своими чиновниками. Вскоре новый город достиг цветущего состояния, в качестве действительного средоточия правительственных учреждений, так что затмил собою саму Захру, где остался халиф, едва ли не в качестве пленника. За ним строго следили, а в конце концов дворец его был даже обнесен стеной и окопан рвом и выход за дворцовую ограду был сделан невозможным. Официальное толкование этого положения было таково, что нужно-де халифа оберегать от повторения преступных покушений и что он сам, желая беспрепятственно предаваться своим благочестивым наклонностям, поручил ведение государственных дел своему испытанному хаджибу.

Однако умный и деспотичный министр знал, что этим достигнуто еще далеко не все. Правда, что предприятие его — на глазах у всего народа устроить таинственное исчезновение государя — было оригинально, и у этого фокусника не было недостатка в ловкости; но спрашивалось, как на это посмотрит народ, со времени Абдуррахмана III привязавшийся к династии, которой был обязан своим величием и гордившийся ею. Если более близорукая часть общества могла ошибаться относительно действительного значения Хишама в государственных делах, то среди высокопоставленных лиц было немало таких, провести которых было не так легко. Никто в этом отношении не был страшнее для хаджиба, чем его тесть Талиб, покрытый славой полководец Абдуррахмана III и Хакама, влияние которого на войска, как ни популярен был Ибн Абу Амир в некоторых военных кружках, все же чувствовалось далеко за пределами наместничества «нижней границы». И когда Талиб содействовал своему зятю при свержении Мусхафия и вступлении на его место, он вовсе не имел в виду сделать его всесильным, а тем более — принять участие в устранении сына Хакама, по отношению к которому, как к представителю династии, старый клиент Омейядов твердо решил сохранить верность. Это хорошо было известно Ибн Абу Амиру; и чтобы быть готовым к разрыву, который, при таких обстоятельствах, становился лишь вопросом времени, он должен был обезоружить его — то есть отнять у него войско. Очевидно, безнадежное предприятие; но «лисице» и оно удалось. Надо было те войска, которые были вне подведомственного Талибу наместничества и, следовательно, не под его личным начальством, поставить в исключительную зависимость от правительства, а затем настолько пополнить их извне, чтобы даже в открытом поле иметь перевес над старым полководцем. Первую из намеченных целей хаджиб осуществил, в основании изменив устройство арабского войска. При старой областной системе члены отдельных племенных и областных союзов и в войске составляли особые отделения, так что оно до некоторой степени представляло совокупность представителей этих союзов. Ибн Абу Амир уничтожил этот порядок, распределив людей по отдельным полкам, не считаясь с их происхождением и местом жительства; таким образом, все единство теперь зависело от личностей назначенных от правительства начальников. Мера эта была проведена без всяких затруднений, и это — лучшее доказательство того, что старый племенной строй арабов и берберов со времен Абдуррахмана III был подорван в корне. Для достижения второй цели хаджиб воспользовался положением дел в Магрибе, несколько изменившемся со времени болезни Хакама II. Ослаблением влияния Омейядов по ту сторону пролива, явившимся следствием вялости и неумелости Мусхафия, не мог не воспользоваться такой энергичный человек, как Зирид Булуггин, наместник Фатимидов в Африке. В 369 (979) г. он появился с большим войском на западе, и хотя ему в конце концов и не удалось окончательно покорить старейшин зенатов, которые, после прежних поражений, были сосредоточены здесь и, конечно, держали сторону Омейядов, но все же он с такою силой оттеснил их к самым стенам неприступной Цеуты, что толпы их оказались в очень затруднительном положении, стесненные в узком пространстве, и в данную минуту не знали, как им быть. Этим обстоятельством воспользовался Ибн Абу Амир, имея возможность под благовидным предлогом двинуть целые толпы берберов в Испанию будто бы для того, чтобы защитить верных союзников от их притеснителей, а на деле для того, чтобы увеличить количество войск, на которые он мог положиться. Но он при этом не упустил из виду и защиту государства со стороны южной границы; он значительно увеличил гарнизон Цеуты, хотя, впрочем, самая борьба с Булуггином была предоставлена оставшимся в Африке кочующим шайкам зенатов, которых подзадоривали денежною помощью. Хаджиб принял на службу пришедших берберов, оказывал им внимание и осыпал их всякими милостями, особенно их начальника Джафара ибн Али; однако он не считал возможным удовольствоваться этим отрядом, а рядом с ним составил еще другой, который, буде возможно, должен был находиться в еще более исключительной зависимости от него и притом состоять из самых непримиримых врагов государства, из христиан севера. Население Неона, Кастилии и Наварры переживало трудное время. С одной стороны, со времени Абдуррахмана III им что-то не удавались разбойничьи набеги на мусульманскую область; напротив, их собственные пограничные округа то и дело подвергались вражеским опустошительным набегам; с другой — у них не прекращались войны между отдельными князьями и государствами, особенно разгоревшиеся с тех пор, как в Кастилии стало пробуждаться стремление к независимости. Суровая и малоплодородная горная страна (не забудем, что благодатные области юга и востока были почти без исключения в руках мусульман) при таких условиях не была в состоянии прокормить размножающееся народонаселение, а внутренние раздоры мало благоприятствовали развитию духа общности и патриотизма. Неудивительно поэтому, что, когда прошел слух о том, что кордовский министр вербует новое наемное войско из людей всех стран и обещает наемникам невиданное жалованье и вообще блестящие условия и почетное положение, всякие неудачники в большом числе стали переходить в магометанскую область. И чем когда-то для Абдуррахмана были его «славяне», чем впоследствии для Фридриха II Гогенштауфена в Италии были сарацины, тем стали теперь для Мухаммеда ибн Абу Амира христиане. Резко разобщенные с окружающими их мусульманами благодаря национальности и языку, они составили исключительно преданное его личности войско телохранителей, на которое он мог вполне положиться, проявляя самостоятельность в сношениях со «славянскими», берберскими и арабскими начальниками остальных частей войска, приучая их к повиновению и решительно выступая в случае какой-либо попытки возмущения. Таким образом, в 370 (981) г. хаджиб был готов.