Динара Дубровская - Миссия иезуитов в Китае

Надо отдать должное Маттео Риччи. Именно он был первым европейцем, переведшим китайские классические тексты, и он был первым человеком с Запада, который в совершенстве овладел китайским языком. И не просто овладел, но стал ученым- шэньши , равным которому были лишь сами китайские книжники. Это достижение редко повторялось кем-либо из европейцев, и ни разу никто не превзошел его в учености. А ведь Риччи приходилось составлять свои собственные словари, чтобы в одиночку одолевать труднейший омонимичный иероглифический язык, в котором значение слога зависит еще и от тона, а в случае с древними авторами — от индивидуальных особенностей употребления иероглифа тем или иным книжником. Перевод пяти классических книг конфуцианского канона даже сейчас кажется делом, которого хватило бы на целую жизнь, для Риччи же это было лишь побочным занятием.

Китайский мудрец Кун Фу-цзы был неизвестен на Западе до тех пор, пока Риччи не перевел его работы и не дал ему имя, которое стало известно всем — Конфуциус. Тем временем он пытался восполнить пробел, который оставляло конфуцианство в трансцендентальной сфере, с помощью христианских идей. В рационалистическом и гуманистическом наследии самого Конфуция и приписываемых ему трудах не остается места мистицизму, который легко можно найти у других древних учителей, таких как Будда или Мухаммед. Его взгляд на жизнь, на людей, на то, как надо распоряжаться делами — это взгляд разумного человека, способного к компромиссам. Придерживаясь древних китайских воззрений, он был убежден в том, что законы Неба и все то, что не связано с этим миром, невозможно охватить человеческим разумом и лучше этим вообще не заниматься. Его доктрина, которой предстояло владеть воображением и симпатиями китайцев на протяжении 25 столетий, доктрина, которая служила основой китайского общества и государственной структуры, была основана на любви и уважении к окружающим и на подчинении законным образом установленным властям. В сочетании с этим глубоко укоренившимся уважением к древнему прецеденту, с отказом от силы ради прелести разумного диалога в контексте древних примеров конфуцианство представлялось Риччи прекрасной идеологией-партнером, которую можно было дополнить идеями о Всевышнем.

Мысль о Божественном присутствии в душе каждого человека полностью отсутствовала в конфуцианской схеме, и именно эту лакуну Риччи собирался восполнить тенетами христианской веры. Логически рассуждая, он имел все основания для таких выводов, но на практике ему пришлось обнаружить, что убедить каждого конкретного китайца в правоте его постулатов, и особенно в необходимости их практического осуществления, было гораздо сложнее.

Работая в Шаочжоу, Риччи встретил человека по имени Чу Тайсу, который происходил из богатой семьи, но промотал свое состояние и занимался поисками китайской аналогии философского камня, который мог бы превращать киноварь в серебро, столь необходимое ему вещество. Репутация, которой располагали иезуиты как знатоки всяческих наук, поспособствовала встрече Чу Тайсу и Маттео Риччи. Достаточно скоро Риччи направил интересы и блестящие способности молодого человека от бесполезных фантазий к математике, геометрии и астрономии, которые он изучил в Риме. Оставив свои увлечения алхимией и астрологией, Чу Тайсу с головой ушел в западную науку.

Как и все остальные люди, китайцы делятся на людей, более предрасположенных либо к точным, либо к гуманитарным наукам, однако в традиционном китайском обществе уважение и успехи в карьере можно было приобрести лишь посредством преуспеяния на традиционном научно-литературном поприще. Чу Тайсу был практически первым, кто стал писать изящные трактаты на китайском языке, излагая в них те знания, которыми овладевал. По всем параметрам его работа могла бы представлять собой отправную точку того коридора, в котором соприкоснулись бы европейское знание и китайская мысль. Это не произошло по вине не Чу Тайсу, а Риччи. Ведь несмотря на то, что он был блестящим ученым, в основном он все же был священником. Пришло время, когда Чу Тайсу, который уже многое услышал о христианстве, перестал заниматься наукой и начал задавать вопросы о вере. Лишь спустя несколько лет Риччи удалось разрешить сложный вопрос о женитьбе Чу Тайсу на его наложнице невысокого происхождения, и после этого Чу был крещен.

После крещения произошел инцидент, который доставил Риччи и самому Чу Тайсу большое удовольствие, тогда как историков китайской науки это до сих пор повергает в ужас. Дело в том, что ученый-китаец Чу Тайсу прислал в дом иезуитов свою большую коллекцию редких книг по геомантии (искусству предсказания будущего посредством трактовки движений Земли, ее шумов, содроганий, разделений, поглощений, испарений и т. д.) и прочим схожим предметам, дополнив их гравировальными формами, по которым их печатали, чтобы все это было сожжено. Ни-дэм полагает, что таким образом были потеряны редчайшие материалы, в том числе те, что относились к изобретению китайского компаса [78] Needham, Josef . Science and Civilisation in China. 4 vols. Cambridge, 1954–1962, c. 208. . Схожий инцидент произошел в Пекине, когда выдающийся ученый Ли Инши, имевший прекрасную библиотеку, по словам самого Риччи, потратил три дня на то, «чтобы очистить ее от книг по предметам, запрещенным нашими католическими законами» [79] Trigault Nicola . China in the 16th Century… c. 321. . Иезуиты не просто боролись с предрассудками с позиций рационализма, они не только не верили геомантии как науке, они считали ее дьявольским ритуалом, — так полагает Нидэм [80] Needham, Josef . Science and Civilisation in China. 4 vols. Cambridge, 1954–1962, c. 213. .

Тем временем мысли Риччи все время вращались вокруг идеи о том, как достичь Пекина, и в частности императора, олицетворявшего главную власть в стране. Он прекрасно понимал, что только обосновавшись в столице христианство сможет рассчитывать на достижение какого бы то ни было успеха в остальной стране. Случай вскоре представился, когда сановник высокого ранга, входивший в провинциальную военную комиссию, был по делам службы призван из дома, находившегося невдалеке от Шаочжоу, в Пекин. Риччи доехал с ним до Нанкина, но там его опекун расстался с иезуитом, потому что даже этот энтузиаст боялся представлять иностранца в Пекине. Причины, которые вынудили его поступить так, были те же самые, из-за которых Риччи вскоре изгнали из Нанкина — война между Японией и Кореей, платившей дань Китаю, в которую вторглись японские войска. Южная столица — Нанкин прежде являлся столицей династии Мин и по-прежнему сохранял привилегии таковой, даже несмотря на то, что центр власти давно уже был перемещен императором Юнлэ в Пекин. Ни один человек в Нанкине не захотел санкционировать пребывание в нем иностранца, и Рйччи уехал в Наньчан, находившийся более чем в 200 км к югу от южной столицы. К тому времени — стояло лето 1585 г., - Риччи находился в Китае уже двенадцать лет. Однако даже из этого отступления со своих позиций иезуиты сделали некоторые правильные выводы. Путешествуя на север, Риччи и Каттанео ( Cattaneo , священник, который заменил Алмейду) оставили манеры буддийских священников и, отрастив волосы и бороды, оделись в соответствии с обычаями китайских ученых. Эта перемена не только до неузнаваемости изменила их внешность, но и равным образом кардинально повлияла на их социальный статус. В китайском сознании они более не ассоциировались с малообразованной средой бонз, вызывавших плохо скрываемое презрение китайского ученого класса. Риччи внезапно обнаружил, что с ним держат себя как с равным. Ему больше не приходилось падать на колени в присутствии великих мира сего и простираться ниц перед официальными лицами.