Иван Смирнов - Восстание Болотникова 1606–1607

Следующий этап в истории изучения восстания Болотникова связан с именами Соловьева и Костомарова.

При всем значении Соловьева в развитии русской исторической науки — в плане общих теорий русского исторического процесса, — в вопросе о массовых народных движениях Соловьев занимает глубоко реакционную позицию. В обзоре литературы о восстании Болотникова нет необходимости подвергать подробному анализу общую концепцию «Смутного времени» у Соловьева, которое рассматривается им как «борьба между общественным и противообщественным элементом, борьба земских людей-собственников, которым было выгодно поддерживать спокойствие, наряд государственный для своих мирных занятий, — с так называемыми казаками, людьми безземельными, бродячими, людьми, которые разрознили свои интересы с интересами общества, которые хотели жить на счет общества, жить чужими трудами» [20].

Достаточно отметить, что верный своей схеме Соловьев и в восстании Болотникова видит борьбу «казаков» «за возможность жить на счет государства» [21]. Такой взгляд на восстание Болотникова уже сам по себе исключает возможность для Соловьева признания крестьянского характера этого восстания. Но Соловьев и специально останавливается на проблеме крестьянского восстания в годы «Смутного времени» с тем, чтобы высказать свое категорическое несогласие с «мнением» тех историков, которые «полагают причиною смуты запрещение крестьянского выхода, сделанное Годуновым» [22]. В противовес этому мнению (Соловьев, несомненно, имеет здесь в виду Татищева и Щербатова, хотя и употребляет безличную форму: «Некоторые полагают») Соловьев выдвигает свой тезис о том, что, хотя «действительно в некоторых местах на юге крестьяне восстают против помещиков, но это явление местное, общее же явление таково, что те крестьяне, которые были недовольны своим положением, по характеру своему были склонны к казачеству, переставали быть крестьянами, шли в казаки и начинали бить и грабить прежде всего свою же братию — крестьян, которые, в свою очередь, толпами вооружаются против казаков в защиту своих семейств, собственности и мирного труда» [23]. Итак, восстание Болотникова оказывается в конечном счете направленным против… крестьян — объекта грабежа со стороны «казаков»!

Такой взгляд на восстание Болотникова не является случайным для Соловьева. Он обусловлен общим характером его схемы. Схема Соловьева, подчеркивая прогрессивность «государственного начала» (что соответствует объективной исторической роли централизованного государства на определенном этапе развития), вместе с тем абсолютизирует «государство» (на деле крепостническое государство!), как высшее благо, и тем самым отрицает возможность дальнейшего исторического развития, делающего правомерным уничтожение этого «государства» (крепостнического государства!). Соловьеву было глубоко чуждо понимание того, что движения народных масс (т. е. прежде всего крестьянства) против крепостнического государства несли в себе основы более высокого прогресса, чем то «государство», которое господствовало в эпоху этих движений. Это и привело Соловьева к созданию глубоко реакционной концепции, в которой Болотников из вождя крестьян, восставших против феодального гнета, оказался превращенным в вождя казаков, грабящих крестьян!

Костомаров, исходя из иных предпосылок и по другим мотивам, развивает взгляд на восстание Болотникова, по сути дела весьма близкий к взглядам Соловьева. Основное, что сближает позиции Костомарова и Соловьева в вопросе о восстании Болотникова, это тезис о «казацком» характере восстания Болотникова и отрицание ими обоими какого-либо прогрессивного исторического значения восстания Болотникова.

И для Костомарова восстание Болотникова — это движение казаков. Правда, говоря о «казацкой широте» восстания Болотникова, Костомаров подчеркивает в этом движении стремление к «взлому общественного строя» [24], говорит о «кровавом знамени переворота Русской земли вверх дном» [25]. Но в этом «перевороте» и «взломе общественного строя» Костомаров не признает ничего прогрессивного. Подводя итоги своего исследования «Смутного времени», Костомаров резко отрицательно оценивает историческое значение борьбы «казачества» — от Болотникова до Разина: «Казачество не развило в себе никакого идеала гражданского общества, ограничиваясь чересчур общим, первоначальным и неясным чутьем равности и свободы; казачество Стеньки Разина, хотевшего, чтоб на Руси не было ни бояр, ни воевод, ни приказных людей, ни делопроизводства, и чтоб всяк всякому был равен, не подвинулось в своих понятиях далеко от времен Болотникова. Шумны и кровавы были его вспышки, тряски удары, которые оно наносило иногда государству; но в заключение оно всегда, по причинам собственного нравственного бессилия, отдавалось на произвол государственной власти. До известной степени важное в значении оплота окраин, казачество при всяком своем самодеятельном движении к государству оказывалось неразумно и потому мешало успеху развития русской общественной жизни ; а в той степени, в какой развило его смутное время, и казачество прошло бесследно для будущего» [26].

Итак, казачество характеризуется отсутствием «идеала гражданского общества», «нравственным бессилием», его борьба против «государства» «неразумна» и поэтому мешает развитию общества. Такова оценка Костомаровым восстания Болотникова. Отсюда следует, что Костомаров не понял ни крестьянской природы восстания Болотникова, ни его антикрепостнической сущности.

Позиция, занятая Соловьевым и Костомаровым в вопросе о восстании Болотникова, сказалась не только на оценке ими природы восстания Болотникова. Она определила собой и то место, которое занимает восстание Болотникова в самом историческом построении этих историков. И для Соловьева и для Костомарова восстание Болотникова — лишь эпизод в истории «Смутного времени». Из 359 столбцов VIII тома «Истории России» Соловьева (в издании «Общественной пользы»), содержащего историю «Смутного времени», восстанию Болотникова посвящено всего лишь 10 столбцов. Костомаров отводит Болотникову 39 страниц во втором томе своего «Смутного времени», общий объем которого составляет (в издании 1904 г.) 672 страницы [27]. Такой объем уже сам по себе исключает возможность сколько-нибудь детального изложения событий и анализа истории восстания Болотникова. И действительно, и Костомаров и особенно Соловьев ограничиваются лишь самой общей и суммарной характеристикой восстания Болотникова, давая лишь элементарную схему-хода событий и далеко не исчерпывая даже того фонда источников, который имелся в их распоряжении.