Виталий Пенской - «Полоцкий» цикл

Другой немецкий авантюрист, Альберт Шлихтинг, попавший в плен при взятии Озерища, в 1570 году, бежав из Москвы в Литву, в своих кратких «Новостях из Московии» дополнил версию Штадена новыми подробностями. По его описанию, «три года назад (то есть осенью 1567 года — прим. авт .) в.к.в. (Сигизмунд — прим. авт .) был в походе, то много знатных лиц, приблизительно 30 человек, с князем Иваном Петровичем (традиционно под ним понимают князя И.П. Шуйского, но скорее всего речь шла о конюшем И.П. Фёдорове — прим. авт.) во главе, вместе со своими слугами и подвластными, письменно обязались, что передали бы великого князя вместе с его опричниками в руки в.к. в, если бы только в.к.в. двинулся на страну» . Однако Сигизмунд медлил. Тогда «многие (заговорщики — прим. авт .) пали духом; один остерегался другого, и все боялись, что кто-нибудь их предаст. Так и случилось» .

Впрочем, это-то как раз и неудивительно. Как говорил французский политик Шарль-Морис Талейран, «предательство — это вопрос даты. Вовремя предать — это значит предвидеть» . В общем, продолжал Шлихтинг, «три князя, а именно: князь Владимир, двоюродный брат великого князя, на дочери которого должен был жениться герцог Магнус, князь Бельский и князь Мстиславский отправились к Ивану Петровичу и взяли у него список заговорщиков (der vorbitnus) под тем предлогом, что якобы имелись ещё другие, которые хотят записаться» . Получив же этот список на руки, «предвидевшие» поспешили отправить его Ивану Грозному «с наказом, что если он не хочет быть предан и попасться в руки своих врагов, то должен немедленно вернуться в город Москву» . Царь последовал их совету.

Ливонский хронист С. Хеннинг в свою хронику также вставил небольшой рассказ о заговоре московских бояр против Ивана Грозного. Учитывая близость к королю и связи среди литовской аристократии, он изложил ту версию событий, которая была в ходу при дворе Сигизмунда II. По его словам, польский король собрал в Радошковичах большое войско для того, чтобы «оказать поддержку и ободрить многих видных господ в Москве, и в особенности некоторых из самых близких родственников Великого Герцога, которые пришли к согласию промеж себя и решили оставить Великого Герцога из-за его ужасной тирании и перейти к королю Польши». «К сожалению, [их] план дал осечку из-за того , — продолжал ливонец свой рассказ, — что один из заговорщиков (он, как говорили, был единокровным братом Великого Герцога) выдал план [заговорщиков]» . Результат доноса был весьма печален, подвёл итог Хенниг:

«Великий Герцог, который уже был ужасным чудовищем, стал ещё более безжалостным, подобно фараону Египта, и отправил своих опричников с приказом убить, изрубить и полностью уничтожить и истребить всех тех заговорщиков, наряду с их всеми родственниками и семьями, их жёнами, детьми, слугами, скотом, собаками, кошками и даже рыбой в прудах — со всем, что они имели, так, чтобы вся память и сведениях о них фактически исчезли от лица земли».

Итак, иностранные свидетели, которые считаются достаточно надёжными (во всяком случае, отечественные и зарубежные историки обычно ссылаются именно на них, живописуя ужасы тирании Ивана Грозного), были уверены в том, что при дворе московского государя созрел обширный заговор. Правда, русская версия событий, изложенная в составленном уже после Смуты Пискаревском летописце, выглядела несколько иначе. По словам составителя, после учреждения опричнины «бысть в людех ненависть на царя от всех людей» , и «присташа ту лихия люди ненавистники добру сташа вадити великому князю на всех людей, а иныя по грехом словесы своими погибоша. Стали уклонятися [к] князю Володимеру Андреевичю. И потом большая беда зачалася» .

Таким образом, русский книжник считал, что заговора не было, но глухое недовольство и разговоры вокруг извечных русских вопросов «Кто виноват?» и «Что делать?» были. Этим и воспользовались некие «лихие люди» , оговорившие старицкого князя и его единомышленников.

Старицкий князь отнюдь не случайно оказался в центре интриги. Любопытные сведения, правда, без ссылки на их источник, приводит российский историк Р.Г. Скрынников:

«Летом 1567 г. в земщине широко распространились слухи о посещении царём Кириллова (Кирилло-Белозерского монастыря — прим. авт.). Неосторожными и двусмысленными речами насчёт намерения постричься в монахи Иван дал богатую пищу для всевозможных нежелательных толков в земщине, ободривших оппозицию (…) Толки эти поддерживались также слухами, будто царь и его ближайшее окружение ведут в слободе (Александровской слободе, опричной резиденции царя — прим. авт.) монашеское житьё, как бы примеряясь к монастырской жизни».

В результате в земщине стали обсуждать больной вопрос: кто займёт трон в случае, если Иван действительно отречётся от власти и уйдёт в монастырь? Недовольные царской опричниной полагали, что наиболее достойным кандидатом на освободившееся место был Владимир Старицкий — не потому, что он отличался каким-то особыми талантами и харизмой, но по той причине, что в силу близкого родства с царём и по бесцветности был удобной альтернативой царевичу Ивану Ивановичу, слывшему достойным преемником своего отца.

Так кто же прав: Бельский, Хенниг, Шлихтен со Штаденом и другие, или же неизвестный автор Пискаревского летописца? И как относиться к разговору Ивана Грозного с английским посланником А. Дженкинсоном, в котором царь упомянул о взятых у королевского эмиссара Ивашки Козлова грамотах, адресованных к английским купцам в России с просьбой пособить боярам-заговорщикам деньгами «и всякими другими способами» ? Иван, правда, потом заявил, что он не верит показаниям Козлова и этим грамотам и полагает, что всё это хитрая интрига Сигизмунда, имеющая своей целью поссорить его с англичанами. Однако это не отменяет того факта, что грамоты были.

А ведь заговоры в придворной среде, имевшие своей целью осуществить перемены на троне, были в то время отнюдь не редкостью. Той же Елизавете I пришлось иметь дело с несколькими подобными крамолами. В организации некоторых из них активное участие приняла даже Испания. Заговорами сопровождалась и ожесточённая политическая борьба во Франции между католиками и гугенотами. И в этой борьбе также не обошлось без иностранного вмешательства — хоть бы и той же Испании, открыто поддерживавшей Католическую лигу. В результате заговора лишился власти и был объявлен сумасшедшим шведский король Эрик XIV, причём свергли его родные братья, действовавшие не без поддержки Сигизмунда II. Да и в Испании сын Филиппа II, наследник престола дон Карлос, вознамерился было бежать в мятежные Нидерланды, но был арестован и отправлен под стражу, где и умер через несколько месяцев. Почему, в таком случае, Русское государство, где вокруг трона в конце 1530 — начале 1550-х годов кипели нешуточные страсти, должно было спустя полтора десятка лет стать островком тишины и благолепия?