Александр Донцов - Родословная советского коллектива

Атмосфера пырьевских «Кубанских казаков» (1949), наполняющая приведенные Громыко описания общинной взаимопомощи, так резко контрастирует с убогостью деревенского быта, зафиксированной Бржеским, что невольно возникает подозрение в пристрастности одного или обоих рассказчиков. И все же не будем спешить с обвинениями в «очернении/лакировке» действительности. Церемониальная избыточность и нарочитость могут свидетельствовать о древности обряда, требующего ритуального воспроизводства некогда сакрального сценария. «Нарочитое веселье, особенно в форме смеха, пения, танца, игры-представления, — по авторитетной оценке главного редактора интереснейшего этнолингвистического словаря «Славянские древности» Н. И. Толстого, — является активным способом предотвращения действий потусторонних, смертоносных или нечистых сил...» [2-117] [2-117] Толстой Н. И. Веселье // Славянские древности. Этнолингвистический словарь. В 5 т. Т. 1. М., 1995. С. 347. и может практиковаться для предохранения от несчастья. В Сербии, к примеру, ритуальное веселье использовалось для изгнания дьявольской радости, вызванной частыми смертями в семье.

Какие архаические «священнодействия» послужили прототипом крестьянского «взаимного альтруизма» — вопрос открытый. И в поиске дореволюционных «корней» советского коллективизма — праздный. В конце концов, важно не то, когда и как они возникли, а что они предстают как серия выработанных годами привычных действий, с необходимостью выполняемых при возникновении преходящих или долгосрочных затруднений в жизни односельчан. Тяготы собственного быта автоматической актуализации помогающего поведения, вероятно, не препятствовали. Его основа, по словам Громыко, — «органичная потребность делать добро столь естественная, что не воспринимается ни дающим, ни принимающим как что-то особенное, а зачастую даже не бывает замечена» [2-118] [2-118] Громыко М. М., Буганов А. В. О воззрениях русского народа. М., 200. С. 183. . Несколько смутившись возвышенного тона, на следующей странице историк уточняет: «Человеку, не обратившемуся непосредственно к первичным материалам, просто трудно представить себе, какое большое количество упоминаний о распространенности милосердия, милости, гостеприимства у русских крестьян всей территории России встречается в опубликованных и неопубликованных источниках» [2-119] [2-119] Громыко М. М., Буганов А. В. О воззрениях русского народа. М., 200. С. 184. . Быть может, попытки обнаружить ген, предсказывающий помогающее поведение, и вправду небезнадежны? [2-120] [2-120] Crawford С., Krebs D. (Eds.) Foundations of evolutionary psychology. New York, 2008.

Поведенческие автоматизмы взаимопомощи, даже будь они рождены исключительно хозяйственной целесообразностью, благодаря вошедшему в народные поговорки евангельскому призыву возлюбить ближнего обрели статус высшей сакральной ценности. Всуе ее, думаем, не обсуждали. Приписываемая человеку потребность установить общую причину страданий и зла на земле «вовсе не так очевидна, как может показаться. Куда ни взгляни, человека больше интересует корень конкретных бед и злосчастья. В эти размышления он действительно склонен углубляться, тогда как существование зла как такового заботит его куда реже» [2-121] [2-121] Буайе П. Объясняя религию: Природа религиозного мышления. М., 2017. С. 24. . Полагаем, грешащее поспешностью обобщения, но в целом верное наблюдение современного французского антрополога и религиоведа Паскаля Буайе можно распространить и на антипод злосчастья — благополучие, счастье, любовь. Двигала ли деревенскими «помочанами» любовь к попавшему в беду, жалость или надежда самим получить поддержку в трудный час — неизвестно. Но точно не тотальная приверженность императиву как таковому: врагов и чужаков любовью не одаривали. Правда, и «ближними» не считали.

Аутентичная христианская трактовка «любви» и «ближнего» — забота библеистов [2-122] [2-122] См., напр.: Словарь Нового Завета. Т. 1: Иисус и Евангелия. Под ред. Д. Грина, С. Макиайта, Г. Маршала. М., 2010; Словарь Нового Завета. Т. 2: Мир Нового Завета. Под ред. К. Эванса, Р. Мартина, Д. Рейда. М., 2010; Словарь библейских образов. Под ред. Л. Райкена, Д. Уилхойта, Т. Лонгмана III. СПб., 2008. . За простонародными представлениями о «золотом правиле» обратились к собранию пословиц и поговорок, составленному Далем (1801—1872) в середине XIX в. и изданному в 1862 г. Старались следовать совету автора «толковать и объяснять пословицы крайне осмотрительно» и не «искать ученым взглядом того, чего бы найти хотелось» [2-123] [2-123] Даль В. И. Пословицы, поговорки и присловья русского народа. М., 2008. С. 11. . И помнить: пословица «не сочиняется, а вынуждается силою обстоятельств, как крик или возглас, невольно сорвавшийся с души»; «кто ее сочинил — не ведомо никому, но все ее знают и ей покоряются. Это сочинение и достояние общее, как и самая радость и горе, как выстраданная целым поколением опытная мудрость, высказавшаяся таким приговором» [2-124] [2-124] Там же. . Среди нескольких тысяч «приговоров», зафиксированных Далем, не без усилий нашли искомые: люби ближнего, как себя; чего сам не любишь, того и другому не желай; чего в другом не любишь, того и сам не делай; всяк за своих стоит; стоять всем за одного и одному за всех; доброе братство милее богатства; живи для людей, поживут люди для тебя; доброму человеку и чужая болезнь к сердцу; дружбу водить — так себя не щадить; один в поле не воин; милее всего, кто любит кого, и др. Наиболее отчетливо просматриваются три мотива благодеяний: ожидание взаимности; стремление угодить Богу и заслужить Его благодать; конформность — необходимость подчиниться предписаниям ближайшего окружения.

Примеры первого: просящему не запирай дверь, при голоде и сам попросишь у добреньких людей; послужи на меня, а я на тебя; дей добро и жди добра; хорошо тому добро делать, кто помнит; чужой обед похваляй, да и сам ворота отворяй; каков ты до меня, таков и я до тебя; не осуждай, да не осужден будешь; нужда сближает. Примеры второго: в день страшный вся милостыня, тобою сотворенная, соберется в чашу твою; любящих и Бог любит; доброму Бог помогает; милостивому человеку и Бог подает; спаси Бог того, кто поит и кормит, а вдвое того, кто помнит; суди Бог того, кто обидит кого; пожалеешь чужое — Бог даст свое; без добрых дел вера мертва перед Богом. Яркий образчик третьего мотива: попал в стаю — лай не лай, а хвостом виляй.

Приведенные сентенции в целом соответствуют исходному предположению: сочетание рациональных, эмоциональных и сакральных аргументов в назиданиях о взаимопомощи повышает вероятность их межпоколенческой трансмиссии, во-первых, и шансы не быть отвергнутыми потомками, во-вторых. Кто не прислушается к рецептам обретения благополучия на этом и — немаловажно — том свете? Альтернативные констатации — упреки, коих немало в собрании Даля, лишь оттеняли весомость просоциальных назиданий. Что мне до других, был бы я сыт; своя рогожа чужой рожи дороже; своя рубашка к телу ближе; мне что до кого? Было б нам хорошо; всякая рука к себе загребает; хватайся сам за доску, пускай другой тонет; чужая ноша не тянет; чужая шкура не болит; за чужой щекой зуб не болит; чужая слеза — что с гуся вода; над чужой работой не надсаживайся; не делай людям добра, не увидишь от них лиха; черт возьми соседа, жги огнем деревню; от живого человека добра не жди, а от мертвого — подавно; кто кого сможет, тот того и гложет.