Александр Донцов - Родословная советского коллектива

С учетом этой характеристики, а она не самая беспощадная из данных очевидцами «красной смуты» [3-38] [3-38] Там же. С. 157. , возможно, правы историки, настаивающие, что Советы, комитеты и т. п. — рожденные инстинктом самосохранения «группы взаимопомощи», не помышлявшие о политических целях. «Самоорганизационные потенции социумов реализовывались в рамках стратегий выживания и отнюдь не были связаны с какими бы то ни было «модернизационными» социально-экономическими и тем более партийно-политическими процессами» [3-39] [3-39] Там же. С. 158. . В основе существовавших летом 1917 г. «всех этих типов организации лежали традиционные или обращенные формы крестьянского коллективизма, главным образом общинная (выполняющая не только производственные, но и социально-этические функции) и артельная, связанная с вре́менной чисто хозяйственной потребностью выйти за пределы стесняющего влияния общины» [3-40] [3-40] Платон. Государство, или О справедливости // Полное собрание сочинений в одном томе. М., 2013. С. 850. . И как итог: «Российский рабочий невольно воссоздавал знакомые ему формы деревенской самоорганизации» [3-41] [3-41] Там же. С. 852. .

Правдоподобно. Напоминает трактовку регрессии как защитного механизма в ситуации длительного дистресса, спровоцированного социальным катаклизмом. Однако разделив идею автоматически актуализирующихся деревенских стереотипов взаимодействия, мы сталкиваемся с серьезной проблемой в интерпретации социально-психологической природы деятельности Советов. Усвоенные в детстве стандарты крестьянского поведения, в том числе «помогающего», адресованы замкнутому кругу «своих»: родственникам, соседям, односельчанам. Местным же Советам, особенно в городах, приходилось обеспечивать благополучие разнообразных «других», часто незнакомых и даже «чужих».

Государство «связует общность удовольствия или скорби, когда чуть ли не все граждане одинаково радуются либо печалятся, если что-нибудь возникает или гибнет. <...> Обособленность в таких переживаниях нарушает связь между гражданами, когда одних крайне удручает, а других приводит в восторг состояние государства и его населения» [3-42] [3-42] Горький М. Несвоевременные мысли. С. 144—145. . «Из всех государств только у граждан этого государства мощно звучало бы в один голос: «Мои дела хороши!» или «Мои дела плохи!», если у одного какого-то гражданина дела идут хорошо или плохо» [3-43] [3-43] Попов М. Ю., Упоров И. В., Штруба В. А. Формирование концептуальной основы и развитие института местной власти (местных Советов) в советском государстве в период до Конституции СССР 1924 г. // Историческая и социально-образовательная мысль. 2015. Т. 7. № 7. Часть 2. С. 77. . Это Платон. «Рабочий не должен забывать идеалистическое начало социализма — он только тогда уверенно почувствует себя и апостолом новой истины, и мощным бойцом за торжество ее, когда вспомнит, что социализм необходим и спасителен не для одних трудящихся, но что он освобождает все классы, все человечество из ржавых цепей старой, больной, изолгавшейся, самое себя отрицающей культуры» [3-44] [3-44] Штейнберг И. 3. Нравственный лик революции. Берлин, 1923. С. 23. . Это Горький. С перерывом в две с половиной тысячи лет оба, по сути, об одном — о любви к ближнему, в том числе «дальнему» как залоге социальной гармонии.

Маловероятно, что именно забота о чужих нуждах мотивировала общественную активность каждого из в среднем 20 членов местного Совета? Согласны. И причина тому — не только дефицит эмпатического сопереживания депутатов. Формируемые Советами исполкомы — 3—5 человек — со временем «стали занимать самодовлеющее значение и руководствоваться не столько волей сформировавших их депутатов местных Советов, сколько указанием вышестоящих инстанций исполнительных структур» [3-45] [3-45] Платон. Государство. С. 948. . Это констатация современных историков. А вот характеристика взыскующих помощи «советских подданных», данная уже цитированным участником октябрьских событий: «... Задавленность, робость, боязнь наказания, бессильная злоба, тихая ненависть, угодничество, одним словом, рабство. <...> Рабство, равномерно охватывающее все слои подвластного народа, распыляет, разлагает самые эти слои. Взаимная подозрительность и настороженность, борьба за улыбки и ласти власти, явное или молчаливое предательство ближнего, самоокрашивание в защитные цвета, запугивание или подкупание близостью к власти, перенесение террора в миниатюре вниз, подражание государственному насилию — все это ужасающе развивается в тех слоях населения (а это все слои!), которые толпятся у престола власти» [3-46] [3-46] Птицына Г. М. Восприятие революционной власти населением Владимирской губернии в марте-октябре 1917 г. (по оценкам уездных комиссаров и начальников милиции) // Самарский научный вестник. 2018. Т. 7. № 2(23). С. 172. . Это, конечно, не научный диагноз, а эмоциональная публицистика. Но, судя по документальным свидетельствам, не напраслина. Сострадать столь небезгрешным соотечественникам способен разве что святой. Депутаты же, понятно, святостью не отличались. Об этом тоже много писали, и тогда, и сейчас. Но речь не о личных свойствах «опекунов» и «подопечных». Их палитра мало изменилась со временем. Платон дурные начала души уподобил сборищу плодящих и пожирающих друг друга древних чудовищ, скрытых человеческой личиной. «Когда у человека лучшая его часть ослаблена, так что ему не под силу справиться с теми тварями, которые находятся у него внутри, он способен лишь угождать им» [3-47] [3-47] Миронова Е. В. Трансформация органов власти Казанской губернии после Февральской революции // Исторические записки. 2017. № 2. С. 265. .

Социальные катаклизмы не способствуют усмирению внутренних тварей. Эмпатия к попавшим в водоворот событий и искреннее желание им помочь, по-видимому, не были чужды облеченным властью членам Советов. Однако законодательно им предписывалось — и контролировалось! — не сопереживание, а содействие «подведомственным» согражданам в решении общих и частных проблем. Пусть и не всем, но и не только родным общинникам. Традиционные деревенские «помочи» демонстрируют возможность преодолеть извечный конфликт интересов Я и Мы, но остаются ипостасью общинного эгоизма, рожденного инстинктом самосохранения. Радикальное расширение круга потенциальных «благоприобретателей» от деятельности весьма малосильного, казалось бы, местного государственного аппарата — не просто механическое увеличение подлежащих заботе «подопечных». Предназначение, смысл работы этих органов самоуправления после Февраля и депутатами, и избирателями воспринимались не просто как помощь конкретным обездоленным, а как устроение земного рая для некогда угнетенных самодержавием трудящихся.