Александр Донцов - Родословная советского коллектива

Теоретическим новшеством эта метафора не была: в отечественной науке идея коллектива как «собирательной личности» еще в начале 20-х гг. прошлого века обоснована выдающимся психиатром и психологом В.М. Бехтеревым (1857—1927) [1-18] [1-18] Бехтерев В. М. Коллективная рефлексология. М. — Пг., 1921. . Зиновьевская констатация коллективного «Я» важна как свидетельство очевидца, в работах которого, по заслуживающей доверия оценке А. А. Гусейнова, «дан наиболее глубокий анализ коммунистической социальной организации, объективных закономерностей ее развития, причем — реальных, а не вымышленных» [1-19] [1-19] Гусейнов А. А. Зиновьев А. А. // Социологическая энциклопедия. Т. 1. М., 2003. С. 325. . Согласно Зиновьеву, возникающая в коллективе психологическая общность зиждется на т. н. коммунальных взаимоотношениях, сопутствующих совместной жизни и деятельности. «Коммунальные законы суть определенные правила поведения (действия, поступков) людей по отношению друг к другу. Основу для них составляет исторически сложившееся и постоянно воспроизводящееся стремление людей и групп людей к самосохранению и улучшению условий своего существования в ситуации социального бытия. Примеры таких правил: меньше дать и больше взять; меньше риска и больше выгоды; меньше ответственности и больше почета, меньше зависимости от других; больше зависимости других от тебя» [1-20] [1-20] Зиновьев А. А. Коммунизм как реальность. С. 72. . «Не действовать во вред себе, препятствовать другим индивидам действовать во вред себе, избегать ухудшения условий своего существования, отдавать предпочтение лучшим условиям существования» [1-21] [1-21] Там же. С. 74. . Эти правила «естественны, отвечают исторически сложившейся социо-биологической природе человека и человеческих групп» [1-22] [1-22] Там же. С. 72. .

Вариации на тему «своя рубашка ближе к телу» — излюбленный итог многовекового философствования о поведении человека в ситуации конфликта интересов с сородичами. Эгоизм, индивидуализм, утилитаризм — далеко не полный список диагнозов, поставленных Т. Гоббсом (1588-1679), А. Смитом (1723-1790), К. А. Гельвецием (1715—1771), И. Бентамом (1748—1832), Дж. С. Миллем (1806—1873), Г. Спенсером (1820—1903), Н. Г. Чернышевским (1828—1889) и другими выдающимися умами нескольких последних столетий. Человеку свойственно радовать себя за счет окружающих. Поверим. Но нас сейчас интересует не человек вообще, а советский гражданин середины 80-х. Если он руководствовался принципом homo homini lupus est, чем скреплялось отмеченное Зиновьевым коллективное «Я»? Ответ философа несколько скандален, но психологически достоверен: царящие в среднестатистической ячейке взаимное насилие, унижение, контроль, холуйство, очковтирательство, стяжательство венчаются единением ее участников под девизом «все мы ничтожества» [1-23] [1-23] Зиновьев А. А. Коммунизм как реальность. С. 150. . «Человек должен быть испачкан окружающими (близкими!) со всех сторон, чтобы быть своим... Взаимное опошление есть одно из самых страшных явлений коммунизма» [1-24] [1-24] Там же. С. 151. , «причем индивид добровольно насилуется другими, ибо сам участвует в насилии над ними» [1-25] [1-25] Там же. С. 150. . И словно бы отвечая на вопрос о распространенности сплочения посредством взаимоосквернения: «двуличность, доносы, клевета, подсиживание, предательство суть не отклонение от нормы, а именно норма» [1-26] [1-26] Там же. С. 86. .

Тянет спросить: была ли названная норма единственным регулятором внутриколлективных взаимоотношений? Ответ Зиновьева был бы наверняка отрицательным: наряду с коммунальным он выделял деловой и «менталитетный» аспекты жизнедеятельности социальных организаций [1-27] [1-27] Зиновьев А. А. Логическая социология. С. 71 . Оно и понятно: возможность доносить и клеветать предполагает неслучайное и личностно значимое сосуществование в пространстве и времени, здесь — соучастие в общественно нужной работе, требующей разделения и координации индивидуальных функций, словом, разного рода сотрудничества. Обеспокоенности личным благополучием оно не отменяет, но ограничивает разгул коммунальных страстей в ситуации вынужденного контакта. Судачили, лицемерили, предавали? Вероятно. Но и учили, лечили, строили, варили сталь и добывали уголь. «Коммунизм мыслился лучшими людьми прошлого как такая организация жизни людей, в которой люди вместе трудятся, вместе развлекаются, вместе переносят трудности, вместе радуются удачам. В которой все распределяется поровну и по справедливости, в которой все живут открыто, на виду друг у друга, живут душа в душу, помогают друг другу, заботятся друг о друге, любят друг друга... Такая коммунистическая ячейка, — резюмирует Зиновьев, — есть пустая абстракция» [1-28] [1-28] Зиновьев А. А. Коммунизм как реальность. С. 151. . Согласны, трудовые коллективы 80-х идиллией не были, хотя вместе трудились, гордились сделанным, огорчались и радовались да и жили на виду друг у друга. Отсутствие безоглядной любви и неусыпной заботы, возможно, кого-то ранило, но происходило это именно потому, что коллектив оставался главным пространством жизни советских людей. Представления о себе и мире строились на основе не столько закрытого от других, сколько разделяемого с ними жизненного опыта.

Немаловажной его частью, что убедительно показал историк и политолог О. В. Хархордин [1-29] [1-29] Хархордин О. В. Обличать и лицемерить: генеалогия российской личности. СПб., М., 2002. , было всеобщее опасение «недремлющего ока» всевластного коллектива, провоцирующее притворство, симуляцию, утаивание, демонстрацию потребного и прочие роднящие «грешников» способы социальной мимикрии. Впрочем, в первой половине 80-х гг. это опасение утратило фобический характер. «К концу брежневского правления пирамида коллективов составляла костяк советского общества, и лишь относительно небольшое количество внешнего насилия требовалось для поддержания упорядоченных связей между ними и для наказания отщепенцев, «выпадавших» из коллективов. После применения фундаментального насилия при создании новой системы коллективистской жизни совсем немного его было нужно для устойчивого функционирования этой системы. Секрет стабильности заключался в том, что каждый коллектив функционировал как квазирелигиозная организация, используя некоторые новозаветные принципы для поддержания мощной системы кругового социального контроля внутри коллектива» [1-30] [1-30] Хархордин О. В. Основные понятия российской политики. М., 2011. С. 95. . Сходство советского коллектива с «православной конгрегацией» О. В. Хархордин усматривает в близости способов поддержания групповой дисциплины. Горизонтальный исправляющий надзор, где вместо «деспотизма начальника — унизительная слежка соседа и тирания праведного увещевания, преподносимые как дружеская помощь» [1-31] [1-31] Там же. С. 98. , присущ и унаследованной от А. С. Макаренко технологии наведения порядка в советских коллективах, и правилам монашеской жизни, составленным и реализованным в XVI в. преподобным Иосифом Волоцким.