Сергей Петров - Каббала. Возрождённое иудейское язычество

По-видимому, «муж (’iš) в льняной одежде», упоминаемый в Дан. 10, 5 и 12, 6—7, является тем же самым лицом. В Дан. 12, 6 он стоит над водами реки, а в Дан. 8, 16 Даниил слышит «от середины [реки] Улая голос человека (’adam)», т.е. его же. Его внешний вид описывается следующим образом: «Я поднял глаза мои, и увидел: вот, один муж (’iš ’eḥad), облечённый в льняную одежду, и чресла его опоясаны золотом из Уфаза. Тело его – как топаз, лицо его – как вид молнии, очи его – как горящие светильники, руки его и ноги его по виду – как блестящая медь, и голос речей его – как голос множества людей» (Дан. 10, 5—6).

Поражённый этим видом, Даниил впадает в состояние оцепенения (nirdam), характерное для встреч человека с божеством, из которого его выводит его собеседник: «Я онемел, но вот, подобный образом сынам человеческим (kidəmut bəne ’adam) коснулся уст моих, и я открыл уста мои и стал говорить… Тогда снова прикоснулся ко мне подобный видом человеку (kəmar’e ’adam) и укрепил меня» (Дан. 10, 15—18). Таким образом, явившийся Даниилу персонаж именуется «мужем» (’iš), «человеком» (’adam), «подобным образом сынам человеческим» (kidəmut bəne ’adam) и «подобным видом человеку» (kəmar’e ’adam). В Дан. 7, 17 младший соправитель Ветхого днями представляется читателю «подобным Сыну человеческому» (kəḇar ’enaš).

Во время своего второго видения Даниил сообщает, что «услышал я от середины Улая голос человека (’adam), который воззвал и сказал: „Гавриил! объясни ему это видение!“» (Дан. 8, 15—16). Отсюда следует, что «муж в льняной одежде» имеет право приказывать Гавриилу, который, по всей видимости (хотя прямо это в тексте и не говорится), является одним из «главных князей».

Кроме того, этот «муж» ведёт войну против «князей» (т.е. божеств) других народов в союзе с князем еврейского народа Михаилом: «…Князь (śar) царства Персидского стоял против меня двадцать один день, но вот, Михаил, один из первых князей, пришёл помочь мне, и я остался там при царях Персидских» (Дан. 10, 13); «Теперь я возвращусь, чтобы воевать с князем Персии, а когда я выйду, то вот, придёт князь Греции… И нет никого, кто поддерживал бы меня против них, кроме Михаила, князя вашего. Я же с первого года Дария Мидянина встал, чтобы быть ему поддержкою и подкреплением» (Дан. 10, 20—21; 11, 1). Право давать приказы Гавриилу и ведение вместе с Михаилом войны против князей враждебных народов указывают на высокое положение «мужа в льняной одежде» среди Воинства небесного, которое можно отождествить с положением «Князя Воинства» (Дан. 8, 10).

Заключительное откровение Даниилу предваряет сцена клятвы: «Тогда я, Даниил, посмотрел, и вот, стоят двое других, один на этом берегу реки, другой на том берегу реки. И один сказал мужу в льняной одежде, который стоял над водами реки: «когда будет конец этих чудес?» И слышал я, как муж в льняной одежде, который стоял над водами реки, подняв правую и левую руку к небу, клялся Живущим вечно (ḥe ha‘olam), что к концу времени и времён и половины и по совершенном низложении силы народа святого («am qodeš) всё это совершится» (Дан. 12, 5—7). Очевидно, что «Живущий вечно» – то же самое лицо, что и «Ветхий днями», и это лицо занимает более высокое положение, чем «муж в льняной одежде». Именно им этот «муж» был послан к Даниилу, чтобы разъяснить ему смысл его видений («Я послан к тебе ныне»: Дан. 10, 11). Таким образом, здесь мы вновь наблюдаем старшего и младшего членов божественной диархии.

Самую неожиданную подробность их отношений сообщает символическое описание насильственных действий Антиоха Епифана против Иерусалимского храма: « [Рог] возвысился до Воинства небесного (ṣəḇa’ haššamayim), и скинул на землю часть сего Воинства и звёзд, и попрал их, и до Князя Воинства (śar haṣṣaḇa’) возвысился, и отнята была у него ежедневная жертва (tamid), и низвергнуто было место святилища его (məḵon miqdašo). И Воинство (ṣaḇa’) было предано вместе с ежедневною жертвою за нечестие» (Дан. 8, 10—12). Отсюда следует вывод, что автор данных строк считал Иерусалимский храм святилищем «Князя Воинства» (который также был адресатом приносимой в этом храме ежедневной жертвы), а не «Ветхого днями», т.е. младшего, а не старшего члена божественной диархии.

Итак, вторая часть Книги пророка Даниила выражает дитеистское мировоззрение и описывает божественную Двоицу, которую составляют верховный бог («Ветхий днями», «Живущий вечно») и его младший соправитель («Подобный сыну человеческому», «Князь воинства», «Князь князей», «Бог богов», «Вышний»), которому посвящён культ Иерусалимского храма.

Рассмотрение темы двоебожия у Филона Александрийского, как и любой другой темы у этого автора, сталкивается с двумя существенными трудностями – во-первых, запутанностью и нередко противоречивостью его взглядов, во-вторых, слиянием в них религиозных иудейских воззрений с философскими греческими. По этой причине мы ограничимся лишь приведением отрывков из его сочинений, в которых дитеистские взгляды выражены наиболее ярко.

Возможно, самый показательный в этом смысле отрывок содержится в трактате Филона «Кто наследник божественного?». Здесь Слово с полной очевидностью является отдельной божественной личностью и никак не может быть истолковано как одно из свойств Бога: «Своему архангелу и старейшему Слову породивший всё Отец даровал исключительный дар – стоя на границе, отделять порождённое от Творца. Оно же есть вечный ходатай за страдающий смертный род перед Бессмертным и посол от Владыки к подчинённым. И оно радуется этому дару и, прославляя его, возглашает, говоря: „Я же стоял между Господом и между вами“ (Втор. 5, 5), не будучи ни непорождённым подобно Богу, ни порождённым подобно вам, но будучи средним между пределами, поручителем для обеих сторон…» 33 33 Τῷ δὲ ἀρχαγγέλῳ καὶ πρεσβυτάτῳ λόγῳ δωρεὰν ἔδωκεν ἐξαίρετον ὁ τὰ ὅλα γεννήσας πατήρ, ἵνα μεθόριος στὰς τὸ γενόμενον διακρίνῃ τοῦ πεποιηκότος. ὁ δ» αὐτὸς ἱκέτης μέν ἐστι τοῦ θνητοῦ κηραίνοντος αἰεὶ πρὸς τὸ ἄφθαρτον, πρεσβευτὴς δὲ τοῦ ἡγεμόνος πρὸς τὸ ὑπήκοον. ἀγάλλεται δὲ ἐπὶ τῇ δωρεᾷ καὶ σεμνυνόμενος αὐτὴν ἐκδιηγεῖται φάσκων· κἀγὼ εἱστήκειν ἀνὰ μέσον κυρίου καὶ ὑμῶν, οὔτε ἀγένητος ὡς ὁ θεὸς ὢν οὔτε γενητὸς ὡς ὑμεῖς, ἀλλὰ μέσος τῶν ἄκρων, ἀμφοτέροις ὁμηρεύων. (Quis rerum divinarum heres sit, 205—206). Слово в данном случае не есть ни Бог, ни творение, но занимает срединное положение между ними.

Филон неоднократно называет Слово старейшим или первородным Сыном Бога, например, в трактате «О смешении языков»: «И даже если достойный человек ещё не получил прозвание сына божьего, пусть стремится исполнять приказы первородного сына его, Слова, старшего из ангелов, как бы архангела, носящего множество имён: „Начало“, „Имя Божие“, „Слово“, „Человек по образу“ и „Зрящий“, то есть „Израиль“ 34 34 Филон толкует здесь yśr’l «Израиль» как yš r’ ’l «муж, зрящий бога». » 35 35 Κἂν μηδέπω μέντοι τυγχάνῃ τις ἀξιόχρεως ὢν υἱὸς θεοῦ προσαγορεύεσθαι, σπουδαζέτω κοσμεῖσθαι κατὰ τὸν πρωτόγονον αὐτοῦ λόγον, τὸν ἀγγέλων πρεσβύτατον, ὡς ἂν ἀρχάγγελον, πολυώνυμον ὑπάρχοντα· καὶ γὰρ ἀρχὴ καὶ ὄνομα θεοῦ καὶ λόγος καὶ ὁ κατ» εἰκόνα ἄνθρωπος καὶ ὁ ὁρῶν, Ἰσραήλ, προσαγορεύεται. (De confusione linguarum, 146) (перевод О. Л. Левинской).