М. Мурдалов - Кавказский уроженецъ – поэтъ Константин Айбулат

Съ наслаждением прочелъ я въ одномъ изъ номеровъ «Отечественныхъ записокъ» за настоящий годъ стихи незабвеннаго для меня Одоевскаго; я радывался; видя, что прекрасные, сильные стихи пробники дарования, потерхшаго преждевременно уловлены Вами и переданы свету: Мне казалось, что друг мой заговорилъ снова голосом прошедшаго, голосом того времени, когда, уважая благородныя излияния души своей, онъ заграждает имъ дыхания света щитом дружбы искренной. Вспоминаю съ гордостью доверие, съ какимъ покойный позволялъ мне не разъ и одному мне исключительно записывать стихи, излетавшие почти импровизацию изъ восторженной его мысли, и нередко дарили строки своих трудов, писанные собственною его рукою. Вам угодно было, так сказать, осуществить одну из этих истинных импровизаций въ анналахъ литературы, – вотъ поводъ вызвавший меня предложить еще одну изъ нихъ, врядли имеет ее кто либо другой?

Вы любите и Лермонтова. Журналъ Вашъ былъ шумнымъ и настойчивымъ провозвестником его дарования; можетъ статься Вамъ угодно будетъ поместить на страницахъ Отеч. Записокъстихи, которые написалъ я въ день кончины и у самой могилы моего товарищи по воспитанью, любимца по дару.

Я уважаю Васъ, милостивый государь, за многое отличающее Васъ въ виду людей образованныхъ и мыслящихъ, – люблю же еще более за то, что Вы отличили по заслугамъ техъ, кому принадлежала едва ли не лучшая сторона моего сердца, Это более всего убеждаетъ меня безпокоить Васъ.

Поручая себя Вашему снисхождению, имею честь съ совершеннымъ почтением, быть Вашим, Милостивый Государь, Покорнейшимъ слугою Павел Гвоздевъ.

Какъ старецъ маститый исполненъ раздумья

Стоитъ остроглавый Бешто, —

Стоитъ онъ и мыслитъ: «Суровъ и угрюмъ я,

«Но силенъ, могучъ я за то!

«Ударитъ-ли громъ вдругъ и эхо ущелья

«Насмешкой раздастся на злость

«Н верно въ тотъ день ужъ ко мне въ новоселье

«Земной не пожалуетъ гость!…

«И дикъ я, и нагъ я, и голый мой камень

«Зеленымъ плющемъ не поросъ,

«На съ грудью открытой на холодъ и платень,

«Не дрогнувъ глядитъ мой утесъ.

«Красуяся братъ мой гордится соседствомъ,

«Къ пятамъ онъ готовъ моимъ пасть

«И радъ поделиться богатымъ наследствомъ,

«Но где его сила и власть?…»

Умолкнувъ Бешто въ ожданьи ответа

А видитъ Машуко чело,

Какъ думой туманомъ вдругъ стало одето

Н горную тучу несло.

По ребрамъ земнымъ роскошнаго ската*,

И видитъ онъ дальнее Машукъ

Готовитъ къ ответу ответъ безъ возврата

Певца отторженнаго звукъ.

Стеснилося сердце земнаго владыки,

Онъ выронилъ вздохъ громовой

Съ нимъ выстрелъ раздался, раздались и клики

И палъ нашъ поэтъ молодой!…

Машукъ прояснялся луною полночи,

Печально горело чело,

И думы угрюмой сквозь влажные очи

Приветъ посылал онъ Бешто.

*Если выражение это по мнении вашему покажется резкимъ, то оно удобно заменится следующим стихомъ: «По личнымъ погибили роскошнаго ската.??

«О чемъ такъ задумчивъ, властитель твердыни,

«Бездушныхъ и каменныхъ грудь?

«Мечталъ ты родить во мне зависть гордыни,

«Но въ этомъ напрасенъ твой трудъ!

«Богатъ я одеждой роскошной природы,

«Богатъ я и въ недрахъ земли, —

«Струею целебной текутъ мои воды

«И пользу векамъ принесли.

«Предъ грудой камей твоихъ, грудой утробной

«Могу я гордиться опять, —

«Мой камень безценный, то камень надгробной,

«Тотъ камень не въ силахъ ты взять.

«Прикованъ ко мне он со смерти поэта,

«Какъ братский воспетъ нашъ Союзъ

«И такъ приклонися главою атлета

«Предъ прихомъ наперсника музъ!

Еще столь полная и слезъ и содроганья

Надъ урной славнаго поэта своего,

Россия теплою улыбкою вниманья

Почтила юнаго приемника его.

Онъ поднялъ сладкия въ нарядъ песнопенья,

Наитиемъ божественнымъ горя,

И каждый стихъ его былъ гордою

Любимаго безсмертьемъ олтаря.

А ты свершилъ подлейшаго убийство

Твой святотатственный ударъ;

И жажды адской кровопийства,

Какъ демонъ злой, со смехомъ залилъ шаръ

Непощадивъ певца ни струны золотыя,

Ни русскаго ума, надежды дорогия.

И чтожъ, доволенъ ли злодействомъ наконецъ?

Позорнейшимъ проклятиемъ отчизны?

Передъ тобой блистательный мертвецъ

Съ рукою на груди, съ улыбкой укоризны,

Облитый кровью, поверженный въ пыли,

И завещающий въ наследье роковое

Тебе смертельныхъ мукъ отчаянье немое,

Съ названьемъ Каина, по всемъ концамъ земли.

Но вечный миръ певцу, подъ снеговымъ Кавказомъ

У Пятигорскихъ струй! Пусть вечный* ропотъ ихъ

Тебя тамъ усладитъ отраднымъ пересказомъ

О грустной памяти родныхъ, друзей твоихъ!

И, можетъ быть, твоихъ высокихъ вдохновений

Немногие следы пройдутъ изъ века-въ-векъ,

И, тихо опершись о сумрачный Казбекъ

Утешенъ будетъ твой осиротельный Гений…..

А ты, отверженец людей!

Где бъ ни былъ ты, во всей вселенной

Предстанетъ предъ твоихъ очей

Поэта трупъ окровавленный.

И вспомнишь ты убийства страшный мигъ,

И станетъ день и ночь испуганная совесть

Свитать тебе ужасныхъ делъ твоихъ

Неумолкающую повесть.

*Зачеркнуто «сладкий»

Ужели нетъ тебя, нашъ воинъ и поэтъ?

Такъ рано вскрылася печальная страница,

Не возвратитъ тебя друзей твоихъ приветъ

И многострунная молчить твоя цевница.

Кто заменитъ тебя въ рядахъ на поле брани,

Кто принялъ отъ тебя последний сердца стонъ?

Кому ты передалъ предсмертныя желанья,

Кто проводилъ тебя на вечный, долгий сонъ?

Какъ много жизни, чувствъ погребено съ тобою,

Какъ многаго еще не досказалъ ты намъ:

И лучшее на векъ схоронено землею

Ты возвратилъ его какъ данникъ небесамъ;

Но все, что передалъ, что высказалъ ты намъ

О томъ, что на душе хранилось глубоко

Не пожалеешь ты, не дашь ответа- тамъ-

Здесь принято оно, какъ даръ души высокой.

Кто возвратитъ тебя, любимецъ всехъ поэтъ?

Того, знакомы съ кемъ сочувствиемъ, мечтою,