Валерий Гитин - Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2

В ту эпоху служанка, к примеру, могла завидовать своей госпоже, завидовать самой черной завистью ее положению в обществе, ее нарядам, богатству, выхоленности, да мало ли чему еще, но далее, с самого тяжкого похмелья, она бы не стала строить планы относительно того, чтобы поменяться с нею местами, да еще и насильственным путем. Такая мысль попросту не могла бы прийти ей в голову, и не из забитости, не из тупой покорности, как любят говорить господа социалисты, охотно спекулирующие на людской зависти, алчности, злобе и других низменных чувствах низших сословий. Тут дело не в забитости, а в трезвом взгляде на жизнь, на свои возможности, четко сбалансированные с потребностями и устремлениями, взгляде нормального человека, не люмпен-пролетария с его криминальным мышлением, и не зажравшегося буржуа, который полагает что его деньги, вырученные с продажи пирожков сомнительного качества, дают ему право претендовать на кресло вершителя судеб, и не закомплексованного гуманитария в первом поколении, сомлевшего от того, что к нему обратились, назвав его «господином» и только лишь на этом основании решившего действительно стать таковым (черт знает что)…

А. Дюрер. Волынщик

КСТАТИ:

«Не то делает нас свободными, что мы ничего не признаем над собою, но именно то, что мы умеем уважать стоящее над нами. Потому что такое уважение возвышает нас самих…»

Иоганн Вольфганг Гете

Служанка эпохи Возрождения это понимала. На интуитивном уровне, но понимала, и поэтому эпоха была здоровой, прежде всего поэтому…

Она была здоровой и еще потому, что указала Церкви ее место, ее законное место. Пусть не поставила, а лишь указала, но и это сыграло свою роль в освобождении человека от шор на глазах, а это ой как немало…

Она была сплошным церемониальным маршем гениев, которые уже самим своим существованием расставили все необходимые акценты в шкале жизненных ценностей, наглядно объяснив всем сомневающимся, что нельзя путать божий дар с яичницей, что от Бога бывает талант, а вот власть — никак, скорее, от лукавого, который подпитывается человеческими гнусностями, удобряющими почву, на которой и произрастает это ядовитое древо.

Без власти, конечно, нельзя, но она должна быть если не разумной, то хотя бы предсказуемой с позиций законов Природы, иначе становится ясно, что она — порождение дьявола, которого разумнее всего загнать в ад, как советовал мудрец Боккаччо. А с ним и такую власть…

Но самое главное то, что эта эпоха возродила сугубо человеческие ценности и с помощью своих гениев возвела их в тот ранг, который в известной степени остался недосягаемым для всех, кто в последующие времена пытался осуществить их жульническую подмену суррогатами. Эти попытки продолжаются и по сей день, но с тем же успехом…

Просвещение — это обоюдоострый клинок, палка о двух концах. С одной стороны, оно действительно, по Вольтеру, способно помочь человеку обрести внутреннюю свободу, с другой стороны, оно вносит разлад в душу человека, не готового к обретению свободы и не способного соизмерять свои реальные возможности со своими претензиями к миру, претензиями, многократно возрастающими под влиянием просвещения, но, увы, не приобретающими необходимой обоснованности.

Давайте представим себе, что Акакий Акакиевич Башмачкин из гоголевской «Шинели» прослушал курс самых что ни на есть великолепных лекций по вопросам социальной справедливости, прав человека и т.п. И что же? Полученные таким образом знания что-то изменят в его статусе? Избавят от приниженности, от комплекса «маленького человека», разовьют весьма посредственный интеллект или вооружат чувством собственного достоинства? Как же-с…

А вот еще более жалким, еще более несчастным эти знания вполне способны сделать, и не только его, потому что они резко увеличат разрыв между действительным и возросшим, как на дрожжах, желаемым. Роль дрожжей, в данном случае, играет просвещение. Именно оно, подобно коварному бесу, нашептывает на ухо человеку, ранее не терзавшемуся неосуществимыми амбициями: «И ты терпишь свое жалкое положение?! Ты, который знает ничуть не меньше, чем все эти… Ты же не дрянь какая-то, ты — гомо сапиенс! Как же ты можешь…». И так далее.

После такого одни впадают в жестокую депрессию, а другие берутся за топор. А что им еще остается? Ведь просвещение само по себе не способно ничего изменить в статусе человека, оно может только лишь помочь, поспособствовать формированию самодостаточности в человеке, но не может снабдить этой самодостаточностью слабую или неразвитую личность.

Человек, ранее живший в мире с самим собой и с окружающей действительностью, вдруг задается вопросом: «А чем я хуже?», и вот тогда-то, после этой завязки, и начинается настоящая трагедия…

Просвещение подобно кислороду, без которого невозможна жизнь на нашей планете, но при его переизбытке существует точно такая же опасность для жизни, как и при «кислородном голодании».

И вот оно стало титулом целой эпохи, которая продолжалась с середины XVII века до начала XIX века, когда, как в известном анекдоте, пришел лесник и разогнал сражающиеся в его лесу полчища к такой-то матери…

С. Дали. Афродита

Эта эпоха гораздо страшнее всех предыдущих хотя бы тем, что она заканчивается катастрофой, причем, не случайной, не вызванной трагическим стечением слепых обстоятельств, а подготовленной всем ходом вполне прогнозируемых событий.

Гуманизм эпохи Возрождения был и уместен, и необходим для освобождения человека от мертвящих догм противоестественного мировоззрения, сковывающего прогресс цивилизации, но гуманизм последующей эпохи вольно или невольно сыграл с цивилизацией довольно злую шутку, попытавшись примирить непримиримое (например, веру с разумом) и тем еще сильнее заострив существующие противоречия, а также ни с того ни с сего провозгласив эру разума в атмосфере всеподавляющей безмозглости.

КСТАТИ:

«Разум и наука — продукты человечества; но желать их сделать непосредственным достоянием народа и получить их через народ — утопия».