Станислав Данилов - Дорюрикова Русь. Фрагменты забытой истории

Касаясь так называемого варяжского лобби, исследовательница Федотова даже выделила некую группировку «ростово-суздальского варяжского клана и ростовского духовенства варяжского происхождения» [Федотова, 2020] во внедрении варяжской легенды в русские летописи. Отрицая при этом влияние Мстислава Великого на возникновение варяжской легенды, она свела её начало к деятельности Дмитрия Александровича (сына Невского) и митрополита Кирилла II, с новгородским архиепископом Климентом, и епископами Игнатием Ростовским и Феодором Владимирским [Там же].

Однако признав этих лиц к обоснованию и окончательному включению в летописи варяжской легенды, мы нисколько не будем противоречить в варяжском следе Мстислава. Его мать Гита, сбежав из Британии после катастрофических последствий для англосаксов после битвы при Гастингсе (1066 г.), прибыла в Европу не одна, а вместе с двумя братьями. Едва ли этим исчерпывалась её свита, особенно при бракосочетании с Мстиславом. Более чем вероятно, что британские беглецы после свадьбы могли устроиться на престижных местах в свите будущего князя.

Таким образом, варяги-вэринги возможно первоначально являясь древним населением (со времён Цезаря) Балтийского побережья, впоследствии были вынуждены (под натиском франков и германцев) искать себе другие земли для обитания, всё более рассеиваясь как народ, и оставаясь в памяти народов как профессиональные воины-наёмники.

Возвращаясь к родоначальнику династии. Аналогичное отсутствие источников мы наблюдаем и в отношении «родоначальника» варяжской династии – Рюрика. Еще дореволюционные историки, в частности, Д. И. Иловайский указывали, что ни один независимый от летописи письменный источник домонгольского периода не содержит никаких упоминаний о Рюрике как основателе русской княжеской династии. Древнерусские княжеские генеалогии, как они представлены в «Слове о Законе и Благодати» Илариона, «Похвале Владимиру» монаха Иакова и «Слове о полку Игореве», вообще не знают такого персонажа. Неизвестен им и Олег.

Доводы Е. В. Пчелова, автора одной из последних рюриковедческих работ, что в генеалогиях принято было указывать имя отца и деда, а вовсе не всех предков до основателя династии, не могут затушевать факта полного умолчания о Рюрике во всей домонгольской литературе. Что касается самой Начальной летописи, то она дошла до нас в поздних записях, самая ранняя из которых датируется 1377 г. Как она выглядела в XII в., и был ли там Рюрик, мы не знаем. Скорее всего, Сильвестрова летопись Рюрика еще не знала – в противном случае это должно было как-то отразиться во внелетописных сочинениях XII – начала XIII вв.

Даже если имя основателя династии могло не указываться в генеалогии конкретного лица, у правящих семей всегда было общее родовое имя: Пястов, Пржемысловичей, Арпадов или Чингизидов. Однако Рюриковичи совершенно неизвестны Древней Руси: только Ярославичи, Ольговичи, Мономашичи, Всеславичи и т. п. Русские князья не могли не знать родоначальника собственной династии, особенно учитывая тот пиетет, которым всегда окружались фигуры родоначальников и основоположников. Полное умолчание о Рюрике во всех внелетописных источниках домонгольского периода невозможно объяснить иначе, как вымышленным характером этого персонажа.

Следует учитывать и такую общераспространенную у всех народов практику, как наследование династических имен. Например, Иваны и Василии на Руси XIV–XVI вв., Алексеи и Пётры в XVII–XVIII вв., Александры и Николаи в XIX–XX вв. Исходя из этого правила, следовало бы ожидать широкого распространения имени Рюрик среди русских князей. Однако мы наблюдаем обратное: Рюрик – одно из самых редких княжеских имен. По летописям известны только два Рюрика. Один – Рюрик Ростиславич (умер в 1092 г.), князь Перемышльский, правнук Ярослава Мудрого, второй – тоже Рюрик Ростиславич (умер в начале XIII в., между 1210–1218 гг.), князь новгородский и великий князь киевский, внук Мстислава Великого. Третий – Рюрик-Константин Ольгович, черниговский князь, живший в первой половине XIII в., упомянут только у В. Н. Татищева, в силу чего реальность его существования ставится под сомнение.

Теперь надо рассмотреть предпосылки и причины обоснования варяжской легенды, как официальной генеалогии правящего рода. Исторический труд, призванный «выдвинуть на возможно более заметное место в русской истории Новгород», – это «Остромирова летопись», или шахматовский новгородский свод 1050 года, где впервые и было предположительно записано Сказание о призвании варягов.

Принимая мысль Рыбакова, что «новгородское посадничье летописание» повествованием о призвании князей утверждало паритет Новгорода с Киевом в создании русской государственности, следует подчеркнуть и практическое значение этого, на первый взгляд сугубо исторического экскурса. Думается, оно заключалось в идеологическом обосновании борьбы Новгорода за независимость от киевских князей, распоряжавшихся новгородским столом и властно вмешивавшихся во внутреннюю жизнь местной общины. Из «Остромировой летописи» легенда о призвании варягов перешла в «общерусское летописание», получив в XII в. «совершенно иное толкование».

В Повести временных лет третьей редакции, осуществленной по инициативе Мстислава Владимировича, она «приобретала теперь новый смысл, более общий, как историческое объяснение происхождения княжеской власти вообще. Мстислав был вторично выбран новгородцами в 1102 г. Владимир был выбран в нарушение отчинного принципа Любечского съезда в 1113 г. Не исконность княжеской власти с незапамятных времен, как это было у Нестора, а всенародное избрание, приглашение князя со стороны – вот что выдвигалось на первое место. А что место действия переносилось из древнего Киева в окраинный Новый город, любезный сердцу Мстислава, это было не так уж важно. Книжная фантазия превращала их в родоначальников племен и народов, то есть творила этногенетические предания. Надо лишь помнить об особенностях мышления древних народов, наделявшего правителей сверхъестественной, божественной силой.

В качестве отечественного примера можно назвать предание о Кие, Щеке и Хориве, сохранившееся в Повести временных лет. По всей видимости, оно, как полагает Д. С. Лихачев, «имело культовое значение и сохранялось в Киеве в связи с почитанием киевлянами своих пращуров». Именно духом преданий о пращурах веет от слов киевлян, говоривших Аскольду и Диру: «Была суть 3 братья, Кий, Щек, Хорив, иже сделаша градоко сь, изгибоша, и мы седим род их платяче дань козаром». Как видим, «кияне» считали себя потомками Кия, Щека и Хорива, а именитых братьев – своими родоначальниками. Для новгородцев таковыми были варяги Рюрик, Синеус и Трувор, положившие начало их политического бытия с его особенностями, основанными на свободе призвания и изгнания правителей. Заметим, что здесь имеется еще одно противопоставление новгородцев киевлянам: первые – потомки Рюрика с братьями, вторые – Кия с братьями. Наряду с этим новгородские патриоты, выдумав трех братьев-родоначальников, уравняли Новгород с Киевом, чтившим память Кия, Щека и Хорива.