Муслим Мурдалов - Шамиль – имам Чечни и Дагестана. Часть 2

По понятиям горцев и на основании правил Корана, кровомщение есть дело вполне законное. Необходимость его в общественной их жизни самим Шамилем, так много хлопотавшим об увеличении в своей стране населения.

Однако, хотя убежденный в необходимости этого обычая, Шамиль ясно видел, что произвол кровомстителей, для которых дебри Чечни и горы Дагестана представляют такое раздольное поприще, не только способствует общей неурядице, – но и сильно мешает осуществлению его любимой мысли о сбережении людей, нужных для защиты края. Независимо того, каждое общество имело об этом деле особые понятия, и в подробностях руководствовалось своими собственными обычаями, нисколько не похожими на обычаи ближайших соседей. Таким образом, в обществе Каратинском, в случае, возбуждающем кровомщение, – убийца предавался бегству, тогда как в Хидатлинском обществе он оставался дома и спокойно ожидал последствий своего поступка. Разнообразие это также мало способствовало запутанности дела и сложности зла.

Желая по возможности уменьшить его приведением в систему всех видов «Канлы» и подчинением произвола горцев каким-нибудь основным правилам, Шамиль обратил внимание между прочим на Дийет – известное предписание Корана, предлагающее обиженному взять с обидчика цену обиды, если только не чувствует побуждения простить его безусловно, что так же предлагается Кораном, как дело хорошее и богоугодное, но впрочем нисколько не обязательное.

Независимо «Дийета», в Коране изложены общие постановления относительно всякого рода взаимных обид, начиная от мелкой брани и такого же воровства, до похищения женщин и душегубства включительно. Все это, взятое вместе, представляет собою не что иное, как смысл Ветхозаветного «око за око, зуб за зуб» с «Новозаветным» прощайте врагам вашим, любите вашего ближнего, как самого себя». Но климат востока, горячая кровь его обитателей, сбивчивые понятия их о праве и собственности, наконец, всегдашние волнения, производимые Мюридами, сделали то, что Новозаветная истина лишалась в глазах мусульман своего высокого смысла и забыта ими, как всякая ненужная вещ, а вместо нее, последователи Магомета приняли к руководству правило Ветхозаветное.

Но и тут, мусульмане Кавказские редко следовали этому правилу в точности: по свойству их характера, столь резко очерченного Шамилем, чаще всего случалось то, что обиженный считал своею обязанностью получить за одно собственное око – два чужих; за свой один зуб – несколько зубов ближнего, и вообще неправильно взятое горцы старались возвращать с лихою.

Это самое и было причиною столь продолжительного мщения в ауле Кадор. Это самое и побудило Шамиля принять меры к исполнению в его стране Ветхозаветного правила буквальным образом, и к устранению на будущее время возможности того, чтобы смерть курицы искупалась жизнью множества всякого рода птиц и домашних животных, а потом десятками человеческих жизней в продолжение трех сот лет.

Но, невзирая на успех, которого до известной степени достигал Шамиль при помощи жестких мер, – горцы только с большим трудом могли усвоить себе идею удовлетворения обид путем коммерческим. Сам законодатель не мог порядком справиться с этим делом и заставить их помириться с возможностью покончить мирным способом то, что началось кровью, а тем более, простить обиду «совсем». Сознавая всю благотворность последнего, и убеждаясь в необходимости и пользе окончания кровавых дел посредством полюбовного согласия, или судейского решения, Шамиль хлопотал только о прекращении произвола кровомстителей; в необходимости же отмстить обиду, тем или другим способом, он убежден всеми вилами своей души и всеми способностями своего ума. Это убеждение отразилось, как мы увидим, и на его постановлениях, известных под именем «Низама».

Стр. 1426 …До учреждения в немирном крае Иманской власти, горцы решали все свои дела по Адату (по обычаю), т.е. по тем правилам, дошедшим до них в преданиях, которыми искони руководствовались их предки. Каждый горец, желавший доверить участь своего дела отечественной Фемиде, приносил жалобу суду старшин родного аула, избиравшихся в это звание из людей почетных и уважаемых в народ. Однако последнее условие не всегда гарантировало справедливость решения, и в это судилище времен патриархальных нередко вкрадывалось лицеприятие, имевшее своими двигателями: родственные связи, общественное значение и другие, более или менее, вещественные доказательства правоты тяжущихся. Поэтому, решения по Адату порождали недовольных, впрочем, также точно, как и решения, всяким другим способом. Но разница здесь состояла в том, что суд старшин, представляя собою первую и последнюю инстанцию, против решения которой не могло быть аппеляции, по той простой причине, что некуда было ее адресовать, внушал недовольным мысль – получить удовлетворение, во что бы то не стало, не стесняясь тем, что решение суда уже объявлено и что оно явно противоречит задуманному действию.

Из этого возникла невообразимая неурядица, ставившая верх дном всю страну. Бессилие власти порождало неуважение к ней, а при этом условии самоуправство считалось самым верным средством к прекращению всякого рода взаимных недоразумений, и только то, кто был сильнее, мог еще жить более покойно, да и то, впрочем до той лишь поры, пока противник его не опирался и не получал возможности наверстать потерянное.

С появлением в Дагестане Имамской власти, горцы начали понемногу знакомиться с Шариатом; но строгость его требований не могла нравиться тем, которые не знали преград в своих стремлениях, редко гармонировавших с требованиями умеренности и здравого рассудка. Условия же, которыми был окружен глава нового управления, не дозволяли ему обратить на это предмет слишком много внимания, и он, употребляя все свои усилия к возбуждению Газавата, – занимался более военными делами края, нежели гражданским его благоустройством. От этого, при Имаме Гази-Магомете (Кази-Мулле), исполнение Шариата было не повсеместное, а преимущественно в селениях и обществах, ближайших к его резиденции, или к резиденции тех его клевретов, которые считались самыми жаркими последователями мюридизма и отъявленными приверженцами Имама. В других же частях страны, исполнение Шариата и решение по его указаниям тяжебных дел было только наружное, ради усыпления бдительности властей. При Газмат-Беке, дело Шариата находилось еще в большем упадке: после первых успехов, теснимый постоянно и Русскими войсками и мирными туземцами, а вместе с тем, не встречая почти ни в ком симпатии ни к себе, ни к своим политическим действиям, особлимо после истребления Аварских хамов, Газмат-бега употреблял всю свою деятельность только на сборы войск, при чем, не имея военных дарований, он оставался по большей части в бездействии, умиляясь сознанием своего могущества и своего высокого сана. Об изменениях же в кровавом обычае Канлы не было и помину: он шел прежним своим порядком, невольно возбуждая предположение, что и страна и ее предводители взяли себе девизом «кровь», и стремились к достижению этой цели всеми своими силами, не пренебрегая никаким средством.