Сергей Антонов - Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

В своей недавней работе о Москве как об «имперском социальном проекте» Александр Мартин исследует попытки государства превратить жителей Москвы в современную буржуазию, способную конкурировать с буржуазией западных держав. По различным причинам – включая разорение города французами в 1812 году – москвичи так и не превратились в подобие парижан или лондонцев, однако, и Мартин это показывает, разнородные средние слои все сильнее сближались в своей жизни, совместно проводили досуг и неизбежно пересекались друг с другом в деловой и служебной деятельности [41] Smith A. Trading in Tsarist Russia. Рецензия на Ransel D. A Merchant’s Tale. H-HistGeog (November 2009) (https://www.h-net.org/reviews/showrev.php?id=25651); Blackwell W. The Beginnings of Russian Industrialization; Куприянов А. И. Культура городского самоуправления русской провинции, 1780–1860-е годы. М., 2009; Martin A. Enlightened Metropolis. См. также: Каменский А. Б. Повседневность русских городских обывателей: исторические анекдоты из провинциальной жизни XVIII века. М., 2006; Кошелева О. Е. Люди Санкт-Петербургского острова Петровского времени. М., 2004. . Вышеупомянутые исследования, непосредственно не связанные с темой кредита, показывают, что практики и мировоззрение купечества и прочих групп горожан, владевших собственностью, нельзя сводить к устаревшим стереотипам, попеременно подчеркивающим то их нечестность, то чрезмерную зависимость от основанных на доверии связей, противопоставляемых формальным источникам кредита.

Помимо общих культурных норм и кредитных посредников, обширная, но аморфная кредитная сеть России опиралась на формальные юридические механизмы, использовавшиеся заемщиками и заимодавцами для решения и даже предотвращения споров в тех случаях, когда оказывались бессильными личная честь, родственные связи и сети покровительства. Даже когда займы не оспаривались в суде, закон все равно определял ключевые параметры культуры кредита, включая оформление долговых документов и категории лиц, участвовавших в кредитной сети или исключенных из нее. Похожим образом, Крэйг Малдрю продемонстрировал, что правовая система в Англии эпохи раннего Нового времени также играла ключевую роль после того, как объем кредитных трансакций резко вырос в середине XVI века и традиционная опора на общинные сети взаимного доверия перестала отвечать потребностям [42] Muldrew C. The Economy of Obligation. .

Однако если авторы западных работ, посвященных истории долга, изображают правовую систему просто как пространство тяжб и взаимодействий, неотъемлемых от долговых отношений, и не ставят под сомнение основы права как такового, то в случае России само место права в русском обществе и культуре представляет собой важную историографическую проблему. Право, подобно капитализму, нередко объявляется заимствованием, чужеродным традиционной русской культуре.

Многие специалисты и непрофессионалы верят в правовую исключительность России: что отношение к праву и к его роли в политике и обществе принципиально отличает Россию от прочей западной культуры, причем в неблагоприятную сторону. В ряде влиятельных исследований, посвященных законодательству имперской эпохи и юридической науке, утверждается, что право в России было не просто ущербным или недоразвитым, а представляло собой маргинальную и невостребованную сферу деятельности либо даже вовсе «культурную фикцию» – то есть набор риторических текстов, никогда не предназначавшихся для применения в повседневной практике [43] Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002. С. 256–270. . Это плачевное положение дел объясняется либо отсутствием органической правовой традиции (Джон ЛеДонн, Лора Энгельштейн), либо якобы присущим крестьянам правовым нигилизмом (Йорг Баберовски), либо отсутствием политических и социальных институтов, которые могли бы способствовать развитию законности и бросить вызов самодержавию (ЛеДонн, Элиз Кимерлинг Виртшафтер), либо даже ментальностью православных христиан, якобы по самой своей природе делающей их неспособными к законопослушному поведению, присущему жителям Запада (Уриэль Проккачиа) [44] Общие критические описания юридической сферы в России см. в: Pipes R. Russia under the Old Regime. P. 287–297; LeDonne J. Absolutism and Ruling Class: The Formation of the Russian Political Order, 1700–1825. New York, 1991. P. 179–235; Baberowski J. Autokratie und Justiz; Wirtschafter E. K. Russian Legal Culture and the Rule of Law // Kritika. 2006. Vol. 7. P. 61–70; Engelstein L. Combined Underdevelopment: Discipline and the Law in Imperial and Soviet Russia // The American Historical Review. 1993. Vol. 98. P. 338–353; Proccacia U. Russian Culture, Property Rights, and the Market Economy. Cambridge, 2007. P. 95–143; историографический обзор подобной литературы см. в: Wortman R. Russian Monarchy and the Rule of Law // Kritika. 2005. Vol. 6. P. 145–170. .

Этот чрезмерно критический подход подвергся пересмотру в работах, фокус которых направлен на то, как закон применялся на практике, в отличие от публикаций ученых-юристов и журналистов, которых интересовали вопросы реформ. Они убедительно показывают, что в России издавна существовала богатая правовая традиция. В частности, из работ Владимира Кобрина, Нэнси Шилдс Коллманн, Джорджа Вейкхардта, Ричарда Хелли и других специалистов по допетровскому гражданскому и уголовному праву следует, что в Московском государстве существовала динамичная, сложная и активно использовавшаяся судебная система с хорошо развитой процедурой [45] Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России. М., 1985; Kollmann N. S. Crime and Punishment in Early Modern Russia. Cambridge, 2012 (рус. пер.: Коллманн Н. Ш. Преступление и наказание в России раннего Нового времени. М., 2016); Kollmann N. S. By Honor Bound: State and Society in Early Modern Russia. Ithaca, 1999; Weickhardt G. G. The Pre-Petrine Law of Property // Slavic Review. 1993. Vol. 52. P. 663–679; Weickhardt G. G. Due Process and Equal Justice in the Muscovite Codes // Russian Review. 1992. Vol. 51. P. 463–480; Hellie R. Slavery in Russia, 1450–1725. Chicago, 1982. См. также: Ананич Б. В. Кредит и банки. С. 11–70; Тихомиров М. Н., Зимин А. А. Книга ключей. . Виктор Захаров, Александр Каменский и Ольга Кошелева обнаруживают существование не менее динамичной правовой культуры в XVIII веке, подчеркивая, что юридические формальности являлись неотъемлемой стороной российской коммерческой практики, в то время как Джордж Мунро демонстрирует, что петербургские купцы XVIII века создали работоспособную систему коммерческого кредита, юридически опиравшуюся на систему вексельного права [46] Каменский А. Б. Повседневность; Захаров В. Н. Западноевропейские купцы; Кошелева О. Е. Люди Санкт-Петербургского острова; Munro G. Finance and Credit in the Eighteenth-Century Russian Economy // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, Neue Folge. 1997. Nr. 45. S. 552–560; Idem. The Role of the Veksel’ in Russian Capital Formation: A Preliminary Inquiry // Russia and the World of the Eighteenth Century / Ed. R. P. Bartlett. Slavica Publishers, 1988. P. 551–564. . В своем выдающемся исследовании о том, как русские дворянки владели и управляли собственностью в дореформенной России, Мишель Ламарш Маррезе обнаруживает тесную связь правовой системы с личными имущественными правами и интересами, которые можно было определить и отстаивать в суде. Ричард Уортман в своем фундаментальном труде показывает, что в первой половине XIX века в России сложился корпус хорошо образованных и мотивированных юристов, создав интеллектуальные и идеологические предпосылки для последовавших реформ. Джейн Бербанк в замечательном исследовании о волостных крестьянских судах в начале XX века подробно рассматривает крестьянские практики правоприменения, отмечая их готовность прибегать к закону для решения споров и обращая внимание на тот факт, что значительную долю дел в волостных судах составляли долговые тяжбы [47] Marrese M. L. A Woman’s Kingdom; Burbank J. Russian Peasants Go to Court. См. также подробную библиографию в: Wirtschafter E. K. Legal Identity and the Possession of Serfs in Imperial Russia // The Journal of Modern History. 1998. Vol. 70. P. 561–587. .