Андрей Воронов-Оренбургский - Сталинград. Том пятый. Ударил фонтан огня

– Да, вопросы крови не предсказуемы…Особенно на Кавказе. А чо хоть было-то?

– Да ротного нашего построил, как пацана. «Почему говорит, мать-перемать, окопались только на полколеса?» Синицын ему: «Земля – камень, товарищ майор. Кайло отлетает, заступ сломали…» «Людей положить рэшил?» «Никак нет! Постараемся, товарищ комбат!»

– А он? – Казак прищурил яркие глаза.

– Постараются школьники, чэтвэрт закончить без троек. А ты, Синицын, обязан выполнить приказ!

– Так точно. Костьми лягу…

– Да не ляжешь, а сядиш-ш, если не справишься. В штрафбат сизым голубем полетиш-ш. Дошло-о?

– Так точно.

Суфьяныч ослабил ремешок каски, вгляделся в корявый орнамент искорёженных деревьев за которыми проглядывали очертания немецких танков и серые цепи солдат.

– Вот и весь сказ. Хм, молчат фрицы. Почему не стреляют? На «псих» берут, как думаешь? – нерешительно сказал Марат, опуская на грудь бинокль и морщась, как от зубной боли.

– Насрать. Хуже уже не будет, в ухо меня чих-пых. На смерть как и на солнце, во все глаза не глянешь. Чему быть тому не миновать. Как там у вас: на всё воля Аллаха. Э-эх, щас бы накатить, чтоб нервы отпустило.

– Хорошо бы, да где взять? Наркомовских то… – Суфьяныч развёл руками.

– «Пьянство це добровольное сумашествие» – даве гутарил Абрек, – удручённо хмыкнул Куц.

– А вот тут, хоть убей, не прав он! Не пр-рав! – взвился соколом Казак.

– Да це тильки не он балакал, хлопци.

– А кто?

– Аристопель якой-то…ни то грек, ни то жид….бис его маму знает?

– Скорей порхатый, – со знанием подвёл черту Марат, и добавил сдержанно-злобно. – Эти всех учат со времён сотворения мира. Вот потому немец и не терпит их больше других. Видно, не зря говорят: «Смел и удачлив орёл в небе. Труслив и лжив, голоден, злобен и тощ на земле жид».

– О-о-ба-наа! Вот картина! Чих-пых меня в глаз…Не идёт, а пишет! – Казаков даже чутка привстал, что бы лучше разглядеть статную санитарку, быстро идущую впереди носилок. Ветер трепал на ней юбку, перебирал на белой шее мелкие пушистые завитки; под новой цигейковой ушанкой виден был тяжёлый шёлковый волос, схваченный чёрной атласной лентой. Ушитая гимнастёрка, стянутая в поясе армейским ремнём, не морщинясь, охватывала крутую спину, налитые плечи со старшинскими погонами и пышную, высокую грудь. Поднимаясь вместе с группой бойцов-санитаров в горку, она клонилась вперёд, ясно вылегала под гимнастёркой продольная ложбинка на спине.

Казаков известный в полку бабник, кобель-перехватчик, не отрываясь следил за нею; видел белёсые разводы слинялой подмышками от пота гимнастёрки, жадно провожал глазами каждое движение. Было видно: ему до крапивного зуда хотелось с нею познакомиться, заговорить, заглянуть в глаза.

– Что за диво! Почему не знаю? В рот меня чих-пых…Ишь ты и сапожки на ножках хромовые! Чья такая? Кто с ней цацкается?

– Хорош глазеть, шею свернёшь…Гляделки твои бесстыжие.

– Эт-то ещё почему? – Сергунок браво закрутил чёрный гусарский ус.

– Мой тебе совет Казак: сиди на жопе ровно. Тебе за неё вложат ума…

– И кто же? – дерзко глядя в глаза, усмехнулся Сергей.

– Зам по тылу, капитан Радченко. Это он привёз её недавно с правого берега. Жизня не тёплая остобыдла…Привык сытик с комфортом жить. Быт-то нам по домам к бабам не охота. Да уж, кому война, а кому мать родна. Он сволота и за Родину «воюет-то» с удобствами…

– Да уж, с «удобствами», – Сергунок до последнего обмасливал её взглядом. А та, будто чувствовала: покачивала своей прелестной грудью, как маятником, вызывающе подрагивая бёдрами, рысила в полевой лазарет, улыбаясь взводам поочередно, товарищам офицерам в отдельности. – «Вот, ведь, стерва…в бровь меня чих-пых…» – криво усмехнулся Казак.

– Даже не рыпайся, не твоя перина. Радченко стережёт её пуще глаза. Она вроде его ППШ. Он хоть и тыловая крыса и с животом, как тот ранец, зато с такими связями…– Суфьяныч закатил глаза. – Уф, спаси Аллах…Короче размажет, если что, дерьма от тебя не останется. Ферштейн, камерад?

– Учту. Данке шён за совет. Конь на четырёх ногах и то спотыкается. Но, как хоть звать – то её.

– Тамара.

– Ох, ты-ы…– Казак весело присвистнул это не про неё? Он сделал вид, будто у него в руках двухрядка и растянул меха:

Бежит по полю санитарка – звать Тамарка,

Давай. Тебя перевяжу…Сикусь-накусь-выкуси!

И в санитарную машину, ёксель-моксель, С собою рядом положу…

– Ну дела, – Серёга скрутил цигарку, пыхнул дымком, – у этого пузатого жука Радченко, поди, в каждом городе по такой королевне есть.

– Не дрейф…и тебе повезёт, – затягиваясь переданной цигаркой, успокоил Марат.

– Откуда? Везенье-то прикатит? В деревнях по три калеки осталось и те нарасхват.

– Вот и я за то! Наш брат теперь на вес золота! В почёте.

– Да уж. Только в нашем положении о юбках и мечтать. Во-он, какие тут у нас пейзажи: небо в огне, солдат в дерьме, земля в пепле. Здесь только влюбляться.

– Не скажи-и! – приподнятым голосом возразил Суфьяныч, прищурил рысьи глаза. – Третьего дня батяня-комбат отправил меня с бойцами на пристань груз встретить. Ну прибыли, значит…Вокруг жуть, чёрт ногу сломит…На пристани – хрен ночевал… над Волгой юнкерсы-мессеры коршунячьими стаями кружат. Вода кипит от их бомб, из-за стены воды другой берег не виден. Ну ждём, значит, укрылись получше, мало ли что…Груз больно ценный ждали!

– Ну и? – Казаков нетерпеливо ёрзнул задом на ящике.

– Вдруг слышим рядом, прикинь: в проломе за стеной, на этаж ниже – жизнь, кто-то стонет…Мы, понятно, метнулись на выручку, автоматы наперевес…Добежали, припали к щели и мгновенно опьянели от тепла. Помню, пахло жильём: углями, керосином, старым тряпьём, полушубками, войлоком. Наконец глаза привыкли к темноте, а там! Ба…твою мать в гарнизон!..– Суфьяныч звонко хлопнул в ладоши. – кровать здоровенная посреди подвала, с матрасами и подушками…Баба голая – ноги к потолку задраны, на ней мореман меж ляжек…в одном тельнике с голой жопой. Туда – сюда понужает, как паровой поршень…

– Вот это да-а! – восторженно гоготнул Сергунок. – чо?

– Тут передых у них случился. Видать, отстрелялся морской.

Мы притаились, зачем мешать песне? Слухаем – шёпот горячий.

– Кровать подлюка скрипит…весь берег услышит!

– Нехай завидуют. А, может, у нас военно-полевой роман, матросик?

– Цыц, дура, какой роман? Перепихнулись и хорош. Вся любовь и сиськи набок.

– Да ладно тарахтеть. Ой, ой ногу свело…Да погодь, ты матросик-барбосик, пуговка-сучка не расстёгивается!

– Тише ты, сирена! Ну, готова?

– Служу Советскому Союзу!

И тут они опять дали жару, только в шубу заворачивай… Он потом и говорит ей: так мол и так, благодарю за рвение. Молодец девка с понятием. Мужик без бабы, как солдат без винтовки.