Самира Фаттах - Часть вторая.

Младший, Хусейн, родившийся всего на несколько минут позже своего брата, был чуть полнее и пониже ростом. Лицо его было подернуто легким загаром, на правой щеке выделялась маленькая родинка.

Щегольские усики, всегда чистая и со вкусом подобранная одежда делали его словно сошедшим с картин Устаза Бехзада 19 19 Камалетдин Бехзад (ок. 1455–1535/1536) – художник-миниатюрист, работавший в Герате и признаваемый одним из крупнейших мастеров гератской школе миниатюры и всего Востока. .

Хусейн хорошо исполнял дастаны 20 20 Дастан – героическое сказание, история, поэма, сказка, легенда, музыка. , повествующие о славных походах своих боевых предков, эртаки 21 21 Эртаки – народные сказки. , газели Хафиза, Саади 22 22 Саади Ширази (ок. 1181–1291) – персидский поэт, мыслитель, представитель практического, житейского суфизма. , Омара Хайяма, аккомпанируя себе на домбре с жильными струнами и маленьким кузовом с длинным грифом. Он хорошо играл и на дутаре. Как-то очень давно в Карагач забрел странствующий старый бахши 23 23 Бахши – певец, исполнитель народных поэм – дастанов, эртаков и др. , который остановился в доме мельника. Маленький Хусейн глаз не сводил со старика, когда тот пел и играл на музыкальных инструментах. Он упросил старого певца обучить его игре на домбре, и с тех пор кроме музыки для Хусейна ничего не существовало. Старый бахши подарил ему домбру, на которой мальчик целыми днями занимался, стараясь научиться играть и петь так же хорошо, как это делал бродячий певец.

Время шло, и Хусейн стал действительно мастером своего дела, известным певцом в округе. Его часто звали на пирушки в ближние селения и в кишлаки, лежащие от Карагача в нескольких днях пути. Хусейн время от времени ездил по окрестным свадьбам и часто привозил немалые деньги, но родители, привыкшие жить крестьянским трудом, не понимали и не одобряли его занятий. Для них, как и для других простых дехкан, музыка была всего лишь праздным развлечением, отдыхом, но никак не источником существования. Мать часто ворчала на сына-лентяя, который, сидя жаркими летними вечерами под крытым навесом, подолгу задумчиво перебирал струны домбры, отдавшись тихим, волнующим душу звукам дрожащих под его искусными пальцами струн. А когда он начинал петь, за дувалом часто раздавался чей-то сдержанный шепот, смех – вечерами к соседям Нияза ата приходили кишлачные девушки и женщины в надежде услышать пение Хусейна.

– Эй, бахши, – часто тихо шептали ему из-за дувала застенчивые губы, – Спой-ка еще…

– Лучше бы ты работал! – с укором выговаривал ему Хасан, а отец только молча кивал головой, поддерживая слова старшего сына.

– На миску плова с мясом и белую лепешку я всегда себе заработаю! – беспечно отвечал им Хусейн и снова, полуприкрыв горячие влажные глаза, словно боясь расплескать через них весь свой талант, затягивал:

«Почему живешь бездумно, если разум дал Аллах?

В прах вернешься. Почему же не у неба ищешь благ? 24 24 Амир Хосров Дехлеви (1253-1325) – поэт, живший в индийском городе Дели, но писавший стихи главный образом по-персидски. »

Семья мельника жила в ичкари 25 25 Ичкари – внутренняя часть дома, «женская половина». и редко появлялась на внешнем дворе и в гостином доме. По утрам хозяин приносил Рамазану зеленый чай со свежими только что испеченными женой лепешками, по вечерам – мясную шурпу с кислым молоком или плов. Нияз ата был неразговорчив, слов его хватало, в основном, только для пожелания с утра счастливого дня, а на ночь промолвить: «Да пошлет Аллах тебе крепкий сон!» По его лицу почти ничего нельзя было прочитать: на нем лежала лишь печать вечной заботы, каждая морщинка на щеке и складки на лбу говорили о многотрудной жизни, о бесконечных делах, ценой которых его семья имела немалый достаток. Лишь иногда вдруг, вскользь и немного виновато, как-то по-детски спрашивал:

– А скажи, досточтимый мулла Рамазанбек, не придут сюда урусы и большабеки?

Большабеками старик называл большевиков.

– Иншаалла, отец, иншаалла! – торопился обнадежить его Рамазан.

Хасан тоже часто заходил поздними вечерами, закончив все дела по хозяйству. Он обстоятельно интересовался всем, что творится в мире, спрашивал о причинах прошлых неудач, о будущих планах. Ему хотелось знать все, и как собеседник он был неплохим, с ним не было скучно. Но в нем, как и в его отце, присутствовала какая-то врожденная угрюмость, и Рамазану не хотелось раскрываться перед ним до конца.

С другим братом Рамазан скорее нашел общий язык. Мягкий, душевный юноша, чутко и безошибочно улавливающий каждую нотку настроения собеседника, Хусейн быстро сблизился с Рамазаном. Его юное сердце жаждало прекрасной любви, а в мечтах своих он стремился к большой героической жизни, более просторной и широкой, чем та жизнь, которую вели его родители.

– 6 –

У подножия горы, на окраине Карагача, было ровное каменистое поле, словно бы давным-давно, когда еще только природа творила здешние громады, она позаботилась о людях, которым предстояло жить в тесных горах, и оставила место, где можно было бы разгуляться: испокон веков здесь проходили народные увеселения, свадьбы, мастера улака из ближних кишлаков показывали свое мастерство. Здесь жгли костры, жарили мясо, пели песни. Да и вид с поля открывался на редкость удивительный – если смотреть по сторонам, создавалось впечатление, что каким-то чудом паришь высоко в небе, ибо окружавшие кишлак горы и их туманные вершины с этого места виделись призрачными облаками – то розовеющими в нежных лучах восхода, то ослепительно голубые в полдень, то золотистыми в угасающих закатных красках.

Здесь, с этого поля, Карагач едва виднелся, тонкой ниткой вилась горная речушка, хижины казались игрушечными, чистенькими, уютными, мельница Нияза ата была не больше ладони, деревья – тонкоствольные, с аккуратными кронами, словно садовые.

Рамазан любил подолгу смотреть на расстилавшуюся у ног картину, душа его отдыхала, очищалась от всего суетного, бренного, мирского. Не так ли и человек, достигнув духовного совершенства и постигнувший много наук с такой же точно высоты взирает на мир. Все видится отсюда чистым и гладким, и какие широчайшие горизонты открываются внутреннему взору, когда поднимаешься все выше и выше. Но чем человек ниже и мельче, тем больше ему видна вся пыль и грязь на дороге, все недостатки, и он больше подвержен пагубным страстям и мелким склокам, чем тот, кто со своей высоты просто не замечает, не видит их. Теперь на этой площадке с утра джигиты начинали военные занятия – они совершенствовались в стрельбе, в скачках через препятствия. Сразу же после утреннего намаза Рамазан самолично объезжал своих подчиненных, поднимал их от сладкого сна.