Андрей Воронов-Оренбургский - Железный поход. Том пятый. Дарго

…И снова дикое гиканье сотрясло гудевшие стены ущелья. Его хвостатое эхо билось о скалы, сливаясь с яростным гулом артиллерии. Новый бешеный удар шашек и штыков… и новые жертвы обагрили своею кровью и без того пропитанную ею землю.

…Помню, как из огня и дыма выскочил чертом – весь в пороховой гари – Моздок, поймал носком вертлявое стремя и, собрав взмахом клинка куцую от потерь сотню, вновь увлек ее за собой в сечу. Я рванулся со своими к нему на выручку, и… к сроку! Наших встретила ружейным и пистолетным огнем конная партия лезгин, бросившаяся на казаков в шашки.

…Выстрелом в упор я выбил из седла замахнувшегося кинжалом мюрида… Конь мой перескочил через раскуроченную ядром станину лафета и опустился на хрустнувшее под ним тело заколотого тавлинца…

…Горцы вновь попытались нанести авангарду лобовой удар, но их влет осадила беглым огнем подоспевшая батарея Шардина. Над нами с клекотом и свистящим ревом пронеслись ядра – впереди вспыхнули молочные дымки шрапнельных разрывов, и сразу, как отрезанный, смолк гик атакующих. Тишина на миг распахнула властные крылья над стонущим ущельем… и вдруг из-за лесистого увала перекатисто грянуло грозное: «Ур-ра-а-а – урр-рра-а!» И была в нем ярость, исступленная радость и всесокрушающая мощь.

…Опрокинутые орды Шамиля, подобно разбившейся о гранит пенной волне, откатились, и авангард наконец вырвался из мрачных тисков ущелья.

Барон Бенкендорф, используя эту возможность, первым прошел перешейком, который соединял оба ската горы, и блистательно выполнил поставленную задачу; преследуя противника по пятам, его чудо-егеря заняли противоположный склон, наскоро укрепив его ложементами и трофейными турами».

* * *

Граф Воронцов все это время находился рядом и лично следил за действиями авангарда; будучи уверен, что русские войска уже полные хозяева этого плацдарма, командующий пришпорил коня следом за куринцами Бенкендорфа, не имея другого прикрытия, кроме своего штаба и конвоя из двух десятков донских казаков. Впрочем, число одних генералов, князей, графов, баронов, адъютантов и других высоких штабных чинов равнялось комплектной роте.

По узкой, заваленной стволами вековых деревьев тропе пробираться можно было только по одному или по двое, не приходилось и думать о движении сколько-нибудь сомкнутым строем. Люди были напряжены, лошади возбужденно храпели, прядали ушами, рвались вперед: никому не хотелось задерживаться в сем тесном и трудном проходе Даргинского ущелья. Гнетущее настроение свиты усугублялось еще и тем, что кони ступали буквально по трупам. Они лежали вповалку, друг на друге, горцы и русские, прославленные джигиты – воины-гази – и усачи-егеря, бесстрашные георгиевские кавалеры. Тут же, справляя свой пир, могильно хлопали крыльями коршуны и канюки, дерзко поглядывая на проезжавшую в нескольких шагах от них кавалькаду.

В воздухе плавилась нестерпимая духота и над землей уже плыл тлетворный дух мертвечины. И тем, кто видел это, казалось, что от боли кричит раскаленная тишина ристалища.

Отдавая дань павшим героям, главнокомандующий снял с головы фуражку; его примеру последовали и другие, смотревшие на убитых с тем чувством страха и животного любопытства, которое испытывает всякий живой к магической тайне мертвого.

Воронцов придержал жеребца и осенил себя трижды крестом: «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих… и всех православных христиан, и прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное. Вечная память вам, герои Кавказа».

Краткая задержка Воронцова изломала движение свиты; конвой и адъютанты, сдерживая лошадей, понабились, как горох в стручке, за спиной графа. Многие крестились и опасливо озирались окрест. Слова ронялись скупо и тяжело, словно отлитые из свинца пули:

– Вот она… смерть, господа… Вот она, война…

– В атаку шли… – глядя на застывшие в последнем яром броске тела, глухо заметил князь Гагарин и со значением подчеркнул: – За Веру, Царя и Отечество.

– Помилуйте, генерал! Что за вздор!.. Какое, к бесу, «отечество»?! К черту из этого туземного «рая»! Из этого каменного мешка!

– Что там его сиятельство, господа? Адъютант Голицын, ради Бога, узнайте же наконец, почему стоим!

– Ваше высокопревосходительство! – Голицын, подстрекнув шпорами белоногого жеребца, поскакал по густо взмешанной, бордовой от крови земле, истоптанной сотнями ног и лошадиных копыт. – Дозвольте обратиться, ваше…

– Не надо реверансов, майор. Не до них!

– Ваше сиятельство, нам следует торопиться. Здесь небезопасно… а более всего, тут невыносимо воняет, pardon, дерьмом, кровью и…

– Невыносимы – вы, Голицын! Не забывайтесь, адъютант! Дамами и духами на войне не пахло от созданья мира.

– Но я…

– Кощунству здесь не место! Вам ясно, адъютант?!

– Так точно, ваше-с…

– А я не знал, что вы циник, князь… На их месте могли быть мы… Довольно! Спишем это на вашу незрелость, голубчик. И вот что: распорядитесь, чтобы художник сделал на биваке наброски боя. Шут знает, этюды, эскизы… как там у них…

– И… и это тоже? – Голицын, фраппированный выучкой графа, неуверенно указал белой перчаткой на кровавое месиво.

– И это тоже, адъютант. Для истории и потомков.

Главнокомандующий понýдил 57своего «британца» в объезд разрушенного завала, когда передовое взгорье балки огласилось выстрелами.

– Ваше сиятельство! Враг числом до семи со..! – Голицын осекся, ошеломленно глядя на свой сверкающий глянцем кавалерийский сапог, каблук которого отгрызла чеченская пуля.

И тут же за спиной свиты ахнул громовой раскат, следом рвануло впереди тупо и гулко; задернуло красным пологом черные контуры обвалившихся завалов, сотрясло землю, словно по ней бухнули стопудовым кузнечным молотом.

Две пушки мюридов били прямой наводкой, харкая снопами огня из скальных бойниц. Ядра, вспарывая свистящий воздух, врубались в скалы, выбивая из тысячелетнего базальта куски породы и дымные клочья пламени.

…Воронцов, припадая к разметавшейся гриве вздыбленного коня, с отчаяньем понимал, что все они стали заложниками дьявольски коварного расчета Шамиля. Хаос и паника охватили свиту. Обезумевшие кони сбрасывали и затаптывая своих седоков. А неуязвимые для русских пуль канониры методично продолжали уничтожать все на своем пути. Незримый вихрь, внезапно возникавший из дрожащего воздуха, подобно безжалостным вездесущим гарпиям 58, с металлическим визгом косил метавшихся людей. Звук несущегося ядра приближался мгновенно, ширился и, как казалось несчастным, заполнял собою весь мир, вдрызг разбивал гудевшие скалы, подбрасывал в воздух руины завалов и рушил на головы ревущее дымное месиво. Смертельный просчет, который граф осознал в доли секунды, был просчетом всей его боевой жизни, которая бесславно кончалась в этой даргинской бойне, в грохочущем алом зареве.