Владимир Мединский - О русском пьянстве, лени и жестокости

В «Песне о Нибелунгах» спокойно описывается, как рыцари на поле брани утоляют жажду кровью убитых врагов. Кровь «льется рекой», практически в каждом четверостишии перед читателем предстают картины кровавых битв или поединков. Не только мужчины, но и женщины участвуют в жестоких кровопролитных побоищах, не щадя никого: ни старого, ни малого.

В сказаниях очень подробно описывается, каким оружием сражались, как именно убивали врагов, какую добычу захватывали с трупов врагов и в их лагере.

Война – доблесть для героев, их слава. Они лично возвышаются за счет того, что они – славные воины. И как же они чудовищно, неправдоподобно жестоки…

Вот они, традиции племенной первобытной войны.

Как говорится, «почувствуйте разницу» с былинами. Конечно, Илья Муромец и его боевые товарищи, рубясь с «погаными», тоже особым гуманизмом не отличались – a la guerre, comme a la guerre, [171]но сносить голову ребенку или «грабить проворно», – в былинах подобного не замечалось…

Еще один интересный штрих. Всем известно, что такое рыцарское отношение к женщине. Но, опять-таки, обратимся к первоисточникам:

Такая вот галантность…

Конечно, если внимательно читать германские сказания, то примеры настоящего благородства и действительно рыцарского отношения к женщине тоже можно найти, но и эти слова из песни не выкинешь.

Рыцарство, поклонение прекрасной даме – еще одна тема эпоса. Она присутствует и в «Песне о Роланде», и в цикле о короле Артуре. Но параллельно с этим присутствует описание насилия как по отношению к женщине-крестьянке, так и физическое наказание жен.

Герои былин не целуют дамам ручки и не таскают за собой по половецким степям надушенную перчатку любимой. Да и вообще в былинах нет любовных сцен, наш эпос целомудренно-сдержан. Но и сцен насилия нет. Нет и сцен наносимых женщинам побоев.

Древние герои «Песни о Нибелунгах» весьма своеобразно «отразились» в идеологии XX века. Когда немецким нацистам понадобилось избавиться от морали и этики христианства («от химеры, именуемой „совесть“») и в то же время не оставить народ без идеологической опоры, в сжатые сроки, на скорую руку была создана новая мифология, основой которой послужил древний германский эпос.

Герои эпоса идеализировались и воспевались, чему служила и музыка Вагнера. Новым образцам оружия давались названия, заимствованные из древних источников, обыгрывалась благородная символика, начиная от мифологии «высшей расы» и кончая народными преданиями об оборотнях-вервольфах (люди-оборотни, по ночам превращающиеся в волков). Вервольфы, гитлеровские отряды добровольцев-диверсантов, действовали в тылу наступавших войск союзников.

В отличие от наших партизан-любителей, [172]это были как бы спортсмены-профессионалы.

Разумеется, древние герои совершенно не виноваты в том, как их использовал колченогий Геббельс и его сотрудники. Но таков уж этот фольклор, что из него можно сделать такие вот выводы.

А на Руси было не так! Мы брали опыт цивилизации и христианства в Восточной Римской империи, Византии.

Во-первых, эта империя была меньше поражена раковой опухолью рабства, в частности, поэтому она устояла во время нашествий варваров, смогла отбиться и сохранить сама себя.

Во-вторых, мы брали опыт империи позже – и это принципиально! Много воды утекло из Дуная, Рейна и Тибра с VI по X века – рабовладельческий строй за это время ослаб, а христианство очень укрепилось.

В-третьих, Русь строилась не на территории Восточной Римской империи, а на совсем иных землях.

В-четвертых, у нас земля совсем другая. Ее больше… Если племя разрослось в числе, ему есть куда расселяться. Не нужно ни с кем воевать. Не нужно «завоевывать Родину». Нет нужды кого-то резать или прогонять.

Рабство у нас просто экономически не так выгодно. Это из Италии бежать некуда, и армия восставших рабов Спартака судорожно металась, не зная, куда ей деваться. На Руси рабу всегда было куда бежать. Да и сам тип хозяйства требует самостоятельности, активности, предприимчивости, свободы выбора.

Пафос западных эпосов – это пафос захвата и раздела. Пафос былин – это пафос защиты и освоения.

От Древней Руси дошел только один документ, в котором есть сюжеты, похожие на западные.

Это летописное сказание о княгине Ольге. О ее мести племени древлян, убивших ее мужа Игоря.

В этом сказании есть все, что «полагается»: послов древлян жгут в бане, хоронят живыми, столицу древлян Искоростень сжигают дотла, а племя режут, пока есть к тому хоть малейшая возможность.

Но есть тут сразу три любопытных детали…

Деталь первая: такое сказание у нас только одно. Оно стоит особняком и совершенно нетипично для Руси.

Деталь вторая: Эльга-Ольга, варяжская княгиня Руси, принесла традиции своей земли. И описание ее мести очень похоже на аналогичные описания из скандинавских саг.

Деталь третья: не народный певец-былинник, а «профессионал»-летописец откровенно восхищается зверством Ольги, ее жестокостью, коварством, упорством в пролитии крови. Есть в этом и мужское удовольствие при виде качеств Ольги как верной жены: отомстила за мужа и осталась одна до конца своих дней, даже византийскому императору Константину отказала! Есть тут и демонстрация могущества, жестокости Древнерусского государства.

Но в народной памяти ни Ольга, ни ее месть не сохранились. Древнерусское государство высоко оценило Ольгу, церковь сделала ее Святой Равноапостольной Ольгой. А русский народ сохранил свое мнение на этот счет! Ни в одной из былин нет ничего о княгине Ольге и ее мести…

Совсем другое отношение к историческому материалу!

Русские «Былины» создавались и пелись, именно пелись, с XII по XVIII века. [173]Русский народный эпос служит для народа неписаной, традиционной летописью, переданной из поколения в поколение в течение столетий.

По былинам богатыри в минуту опасности встают на защиту Русской земли. Все «дружинушки хоробрые». Князь киевский призывает на защиту Русской земли богатырей, то есть – народ! Богатыри – не феодальное сословие, не потомственные воины. Это не японские самураи и не европейские рыцари.