Лев Гумилёв - Древняя Русь и Великая степь

Не пассионарное напряжение, а разнузданность инстинктов, характерная для инерционной фазы этногенеза, видна в этих и многих подобных событиях истории распада Киевской Руси. Хорошо еще, что на ее границах не было сильных врагов. Половцы, побежденные Владимиром Мономахом, предпочитали грабить Русскую землю не самостоятельно, а в союзах с враждующими князьями. [631]Западные славяне сдерживали немецкий «натиск на восток», а волжские болгары свели постоянную войну с Суздалем и Муромом к обмену набегами ради захвата пленниц. Болгары пополняли свои гаремы, а русичи восполняли ущерб. При этом дети смешанных браков считались законными, но обмен генофондом не привел оба соседних этноса к объединению. Православие и ислам разделяли русичей и болгар, несмотря на генетическую перемешанность, экономическое и социальное сходство, монолитность географической среды и крайне поверхностное знание догматики обеих мировых религий большинством славянского и болгарского населения.

Это странно: ведь кочевые половцы охотно крестились, а язычники-ятвяги христианства не принимали, предпочитая гибель или тяжелый плен. И сами русичи, при жестокости внутренних войн и утрате политического единства, сохранялись как этническая целостность. Очевидно, здесь необходимо, кроме этногенеза, учитывать и культурогенез; эти оба процесса хотя и сопряжены, но не идентичны друг другу.

Вспомним, что до X в. славянство, хотя и раздробленное политически, представляло собой единую суперэтническую целостность, постепенно воспринимавшую христианство, представлявшееся современникам тоже культурным единством. Но уже в IX в., когда для обоих суперэтносов наступила фаза надлома, положение стало меняться, медленно, но неуклонно.

На востоке, в Византии, где сохранились традиции эпохи Великих соборов V—VI вв. и церковная служба проводилась на общепонятном греческом языке, основой культурного единства было убеждение, для которого необходимо понимание. Поэтому в греческих городах шли постоянные споры на темы догматики, этики, апологетики и прочих теологических дисциплин. Духовенство практически не отделяло себя от паствы, поэтому светские образованные люди иногда становились патриархами: Тарасий, Никифор, Фотий. [632]

Потому-то, проповедуя православие, Кирилл и Мефодий перевели для славян священные книги. В их представлении обращение было неразрывно с просвещением и обучением. Славянам это нравилось, так как, крестившись, они переставали быть «варварами», а сравнивались с греками. Пройдя нужные христианские науки, способные славянские юноши, как, например, священник Иларион, могли становиться даже епископами и поучать свою паству, которая понимала язык литургии и проповеди. Поэтому православие укоренилось в царстве Болгарском [633]и каганате Киевском; однако в Моравии, соседке агрессивной Баварии, оно потерпело поражение.

Совершенно иной была христианская проповедь в Западной Европе при Каролингах. Там возникла идея, что христианское богословие — тайная наука, доступ к которой должен быть открыт только духовенству. Это мнение бытовало уже в VIII в. потому, что в 794 г. франкфуртский синод осудил обязательность церковной службы только на одном из трех языков: еврейском, греческом и латинском, но это решение впоследствии было игнорировано. По бытовавшей на Западе традиции, на родном языке разрешались лишь индивидуальная молитва и проповедь. [634]

Обязательность «трехъязычия» фактически упраздняла христианское просвещение, потому что изучить еврейский язык можно было только в мусульманской Кордове, где обитала еврейская колония, а греческий — нигде, ибо в Византии правили иконоборцы, считавшиеся еретиками. Тем не менее в начале 30-х годов IX в. немецкое духовенство крестило Моравию. Однако после 846 г. князь Ростислав обратился в Константинополь с просьбой прислать ему епископа, который был бы и учителем, «чтобы… нам изложил христианскую веру». [635]

Дальнейшая история миссии Кирилла и Мефодия неоднократно описана, вплоть до ее трагического завершения. Племянник князя Ростислава Святополк предал Мефодия и его учеников в 879 г., объединился с немцами и оставил свой народ в жертву языческим венграм. Когда же в XI в. чешский король обратился к папе Григорию VII с просьбой о разрешении богослужения на славянском языке, папа ответил: «Бог всемогущий нашел угодным, чтобы Святое писание в некоторых своих частях осталось тайной, ибо иначе, если бы было полностью понятно для всех, слишком низко бы его ценили и утратили к нему уважение». [636]

Интересно, как относился сам папа к Писанию, которое он по должности обязан был знать? И понятно, что южные славяне — болгары и сербы, имея возможность выбора, предпочли веру греков, с которыми они воевали, латинской вере, которую им выдавали, как неполноценным, в урезанном виде. Чехам было некуда деваться, а поляки XI в. были столь простодушны и доверчивы, что не заподозрили оскорбительности в принципе «трехъязычия». Зато русичи, жившие по Великому пути «из варяг в греки» и искушенные в торговле и дипломатии, отвергли исповедание, ограничивавшее их свободу совести. Ольга и ее внук Владимир сознательно избрали греческую веру.

Язычество многолико. Христианство быстро восторжествовало в Киеве, с трудом — в Новгороде и очень медленно — в Ростове и Муроме, где славянское население составляло незначительное меньшинство. Этническая пестрота северо-восточных окраин Киевского каганата способствовала политеизму, т. е. мировоззрению сверхтерпимости, когда почитают не только своего племенного бога, но и соседних, авось помогут.

Такой вид политеизма был известен на древнем Ближнем Востоке, где халдеи, арамеи и евреи стремились принести поклонение не только своему богу, но и соседним ваалам, молохам и астартам, чтобы заручиться их помощью и переманить их на свою сторону. Тогда процветал и генотеизм, т. е. поклонение своему богу. Единобожие проповедовали только некоторые пророки, имевшие за это большие неприятности. [637]Аналогичную картину можно видеть на окраинах Руси. Неизвестный автор XIV в. сообщает, что двоеверы «не христиане, но веруют в Перуна, Хорса, Мокошь, Сима, Регла, Вилы» — всего тридцать богов. «Они молятся огню и зовут его Сварожицем…» [638]Это перечисление показывает, что здесь не стройная иерархия олимпийского пантеона, а эклектическое сочетание нескольких полузабытых традиций. Перун — литовский бог, боровшийся с Христом до XIV в. [639]Хорс — солнце ( перс. Хуршид) — наследие древнего митраизма. Вилы — духи покойников, а прочие вообще неизвестны, хотя, видимо, их в XI—XII вв. знали и почитали.