Ирина Романова - Клеймение Красного Дракона. 1937–1939 гг. в БССР

Отсутствие четких критериев определения того, кто может быть подведен под рубрику «кулак» во время массового раскулачивания начала 1930-х гг., позволило использовать это понятие максимально широко и произвольно, а с середины 1937 г., несмотря на то что «кулак» был ликвидирован в основном еще в начале 1930-х гг., снова актуализировать этот термин. Клеймо «кулака», как и «белого», «попа», «бывшего» (должностные лица при царском режиме), было своего рода неустранимым свидетельством враждебности, касавшимся в том числе детей и родственников этих людей. Большинство жертв не только «кулацкой», но и национальных операций НКВД 1937–1938 гг. составили, прежде всего, крестьяне.

Тот факт, что суды над руководителями районов, сельсоветов, колхозов не прекратились с началом массовых операций НКВД, но теперь они заканчивались нередко расстрельными статьями, поставил перед исследователями вопрос об их месте и значении в общем шквале репрессий 1937–1938 гг. [13] Fitzpatrick Sh. How the mice buried the cat. Р. 299–320; Fitzpatrick Sh. Stalin's Peasants: Resistance and Survival in the Russian Village after Collectivization. Р. 286–312; Маннинг Р. Массовая операция против «кулаков и преступных элементов»: Апогей Великой Чистки на Смоленщине // Сталинизм в российской провинции: смоленские архивные документы в прочтении зарубежных и советских историков / под ред. Е. В. Кодина. Смоленск, 1999. С. 230–254; Manning R. T. The Great Purges in a rural district: Belyi raion revisited // Stalinist terror. New perspectives / еds. Getty J. A., Manning, R. T. Cambridge, 1993. Р. 168–197; Ellman M. The Soviet 1937 Provincial Show Trials Carnival of Terror?; Fitzpatrick Sh. A Response to Michael Ellman; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание; Верт Н. Террор и беспорядок. С. 267–293; Павлова И. В. Показательные процессы в российской глубинке в 1937 году // http://www.philosophy.nsc.ru/journals/humscience/2_98/18_PAVLO.HTM; Аблажей Н. Н. Показательные судебные политические процессы районного масштаба периода «Большого террора» в Сибири и на Урале // Судебные политические процессы в СССР и коммунистических странах Европы. Сравнительный анализ механизмов и практик проведения: Сборник материалов российско-французского семинара (Москва, 11–12 сентября 2009 г.). Новосибирск, 2010. С. 120–130. Р. Маннинг видела в них и мобилизационную стратегию, и орудие центра для наказания местных руководителей, которые сопротивлялись проведению операции НКВД по приказу № 00447 [14] Трагедия советской деревни. T. 5. Кн. 1. С. 56, 59, 61. . Н. Верт также считает эти суды способом мобилизации крестьянства на выявление врагов народа среди руководящих кадров районов, совхозов и колхозов [15] Верт Н. Террор и беспорядок. С. 267–293. . А. Гетти рассматривает данные суды как проявление борьбы Сталина с провинциальными баронами и их кланами, как мощную атаку центра в его борьбе 1930-х гг. с периферией [16] Гетти А. Практика сталинизма: Большевики, бояре и неумирающая традиция. М., 2016. , связывает саму операцию с предстоящими выборами по новой конституции.

Конституция СССР 1936 г. (БССР 1937 г.) заявляла о гарантиях свободы совести и вероисповедания и восстанавливала в гражданских правах «лишенцев» – людей, лишенных избирательных и других прав, в том числе бывших кулаков, «религиозников», «церковников» и других прежде маргинализированных групп, все они формально становились полноправными членами советского общества. Если прежде выборы в СССР проводились с одним кандидатом на место, подобранным местным партийным кланом и при открытом голосовании, то теперь выборы должны были быть всеобщими, равными, прямыми и тайными, с несколькими кандидатами на один пост [17] А. Гетти настаивает на том, что согласно условиям прежних выборов локальные кланы могли контролировать выборы и обеспечивать избрание своих людей. Таким образом, новый порядок вводился с целью в том числе и разрушения этой клановости (Гетти А. Практики сталинизма. С. 216). Данное утверждение нельзя признать убедительным. .

Проект конституции 12 июня 1936 г. был напечатан в газетах с целью всенародного обсуждения. Устраивались публичные читки, обсуждения на местах – на заводах, в колхозах и т. д., в газетах не уменьшался поток передовиц, заметок, цитат, высказываний советских граждан о достоинствах и недостатках документа. Таким образом, с одной стороны, создавалась иллюзия причастности каждого к достижениям предыдущего периода «строительства социализма», к тому, что стал возможным переход к следующей стадии, а с другой – ответственности каждого за провозглашенное будущее [18] Сообщалось, что в 0,5 млн собраниях осенью 1936 г. в обсуждении конституции приняли 51 млн чел. по СССР (Getty J. A. State and Society under Staline: Constitutions and Elections in the 1930s // Slavic Review. Vol. 50. № 1. 1991. Spring. P. 19). .

О ходе проработки текста конституции с мест в центр шли докладные записки, которые строились по довольно стандартному образцу для такого рода документов: 1) проведенная организационная работа местных органов; 2) имитация массовой поддержки путем включения положительных примеров, высказываний, а также публичных разоблачений «скрытых врагов» [19] Ряд исследователей настаивает, что комментарии, полученные в ходе обсуждения конституции, были учтены Сталиным и внесли свой вклад в поворот к репрессиям. Например, А. Гетти пишет, что довольно неожиданно много в этих докладных содержится негативных (враждебных) высказываний крестьян относительно предоставления прав священникам и кулакам – около 17 % всех предложений по сельским регионам Смоленщины (Getty J. A. State and Society under Staline. P. 26). Единообразие выявленных фактов по всем районам заставляет думать о том, что местные власти имели представление, что именно они должны отразить в первую очередь в докладной о настроениях трудящихся вокруг данного конкретного мероприятия. Надо отметить, что докладные записки о настроениях вокруг конкретных мероприятий никогда не отражали весь спектр существующих мнений. Во-первых, здравомыслящие крестьяне чаще всего боялись обнаружить свою позицию, во-вторых, фиксация некоторых мыслей и высказываний могла свидетельствовать о недоработке местных властей (не провели разъяснительных мероприятий и т. д.). Так, например, в сводках 1920-х гг. содержится большое количество негативных высказываний о Ленине, в сводках 1930-х – таких высказываний лично о Сталине нет. Вероятно, составители сводок боялись их включать. Думаю, что составители сводок были сориентированы на то, что отдельно надо прописать, что думают крестьяне относительно предоставления избирательных прав священникам и кулакам (даже если они не получили четких указаний по характеру этих высказываний). ; 3) отрицательные настроения, которые квалифицировались как антисоветские выступления «отдельных элементов». Таким образом, в кампании проработки проекта конституции пропаганда была тесно соединена с мобилизационными стратегиями. Из многочисленных докладных следует, что власти ожидали, что «религиозники, церковники и сектанты», «кулацкие элементы» попытаются использовать возможности, провозглашенные новой конституцией, захотят и смогут объединиться в своих требованиях открытия церквей и молитвенных домов и главное выступят организованно во время выборов против предложенных кандидатур и попытаются «протянуть своих людей» в органы власти. Одновременно на самом высоком уровне звучало как аксиома, что не все представители советской власти смогут выдержать проверку выборами.