Ирина Романова - Клеймение Красного Дракона. 1937–1939 гг. в БССР

В 1960-е гг. их деревня была признана неперспективной, и жители подлежали переселению в более крупный населенный пункт. Однако жители деревни, в их числе и мой дед, категорически отказались. Платой за это стало постоянное административное давление и периодические штрафы. Деревня Белый Слуп Любанского района, таким образом, уцелела. Выйдя на пенсию, туда вернулось поколение моих родителей, дети тех, кто жил там прежде, правда, теперь как дачники. Сейчас рядом с этой деревней Славкалий построил огромный калийный камбинат.

Мои дедушка и бабушка по отцовской линии жили в некогда шляхетском застенке Листенка (Любанский район также). Теперь в этой деревне жилых домов нет…

Эту книгу я посвящаю им – моим бабушкам и дедушкам – Достанко Надежде Захаровне и Степану Никитичу, Лобанам Марии Ивановне и Адаму Ивановичу, а также всем моим информантам и информанткам, которые мне поведали свои истории о жизни и выживании в период, который назывался «строили социализм».

Согласно самой идее коллективного хозяйства при вступлении в колхоз каждый крестьянин должен был внести свой паевой взнос: весь наличный сельскохозяйственный инвентарь, хозяйственные постройки, тягловый и крупный рогатый скот, домашнюю птицу. Закономерно, что такое обобществление в условиях не добровольной, а насильственной коллективизации рассматривалось крестьянами как грабеж. Ответ крестьянства был радикальный – в 1929–1932 гг. по СССР прокатилась волна массовых выступлений крестьян против коллективизации и закрытия церквей [51] В 1929 г. на территории СССР было зарегистрировано 1307 мятежей, а в 1930 г. – 13 760 выступлений, в которых участвовало 3,37 млн чел. Крестьянская война против коллективизации вынудила правительство внести коррективы в первоначальные планы и на некоторое время отступить. И. В. Сталин своей статьей «Головокружение от успехов» (Правда. 1930, 2 марта) возложил всю вину за «перегибы» во время коллективизации на местных исполнителей. Однако вместо того, чтобы успокоить волнения, статья вызвала неожиданный эффект: крестьяне, ссылаясь на эту статью («Сталин сказал, что рано еще строить колхозы»), начали массово выходить из колхозов. [Ивницкий Н. А. Голод 1932–1933 в СССР: Украина, Казахстан, Северный Кавказ, Поволжье, Центрально-Черноземная область, Западная Сибирь, Урал. М., 2009; Ивницкий Н. А. Репрессивная политика советской власти в деревне (1928–1933). М., 2000; Виола Л. Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления. М., 2010]. В БССР, согласно имеющимся данным, только за три с половиной первых месяца 1930 г. произошло не менее 500 крестьянских выступлений. К сожалению, мы не имеем данных о динамике выступлений в 1931 и 1932 гг., однако многочисленные архивные документы свидетельствуют, что выступления имели место и в эти годы, а в 1932 г., когда страна стояла на пороге голода, выступления опять стали массовыми и повсеместными (Раманава І. «Жанчына вааружылісь коллямі і ідуць на нас у наступленне…». «Бабскія бунты» ў БССР у пачатку 1930-х гадоў // Arche. 2011. № 12. C. 87–99). . После голода 1932–1934 гг. в документах партийного архива больше не встречаются данные о столь массовых выступлениях, однако говорить о том, что крестьяне смирились с колхозами как единственной формой возможного существования, не приходится. Переломным во всех смыслах стал 1937 г., вопрос о положении в сельском хозяйстве стал опять одним из ключевых, оказалось, что процесс коллективизации все еще далек от завершения, в стране большое количество единоличных хозяйств, которые, несмотря на налоговый пресс и всевозможные ограничения, выживают вне колхозной системы.

В начале 1937 г. в БССР было около 9,6 тыс. колхозов [52] НАРБ. Ф. 4-п. Оп. 1. Д. 10917. Л. 32–33. На 9,6 тыс. колхозов в 1937 г. было 626 комбайнов, 1439 гусеничных тракторов, 947 сеноуборочных машин, 2139 молотилок, 461 автомашина в МТС (100 из них легковые) и 589 автомобилей в колхозах, планировалось, что в этом же году будет 10 тыс. тракторов и 935 дисковых сеялок. На 1936 г. в колхозах работали 751 агроном, 488 зоотехников, 861 ветеринар, 495 землеустроителей (НАРБ. Ф. 4-п. Оп. 1. Д. 10927. Л. 90). , в которые входили 680 тыс. крестьянских хозяйств. Единоличных хозяйств насчитывалось до 120 тыс. – примерно каждое пятое хозяйство (около 114 тыс. из них занимались сельским хозяйством). Притом что их удельный вес был около 20 %, по посевам он составлял меньше 5,5 %, по лошадям – чуть больше 7 %, по крупному рогатому скоту – около 4 % и т. д. [53] Там же. Л. 32; Д. 11016. Л. 274–279. Примерно треть занятых в сельском хозяйстве единоличников не имела никаких средств производства, в том числе земли (в документах их характеризовали как «совершенно безнадежны»).

Несмотря на плохое обеспечение средствами производства и землей единоличники должны были платить налогов значительно больше, чем колхозники. Согласно объяснительной записке к проекту норм поставок сельскохозяйственного налога на 1936 г. средний размер налога на одно колхозное хозяйство составлял 29,7 руб., на единоличное – 185 руб. [54] Там же. Д. 11016. Л. 274–279.

Для колхозов существовал один пакет обязательств, для отдельного колхозного двора – еще один. Кроме индивидуального налога на колхозный двор крестьяне платили так называемый культурный сбор, обязательную страховку построек, натуральные налоги (за приусадебный участок – картофелем, за корову – молоком и мясом, за овцу – шерстью; причем, согласно правилам проведения государственных закупок, введенным в 1934 г., каждый крестьянский двор (и колхозный, и единоличный) обязывался к сдаче определенного количества мяса и молока, даже если не имел ни свиней, ни коров, ни овец). Также все крестьяне должны были участвовать в государственном займе, точнее – давать свои средства государству в расчете на будущие дивиденты.

Осенью 1934 г. СНК и ЦИК СССР приняли ряд постановлений относительно налогообложения единоличников. Был установлен единовременный налог на единоличные хозяйства, ставка по которому значительно повышалась в зависимости от имеющихся средств и рыночных доходов. Местным финорганам надлежало уделить значительное внимание обложению неземледельческих доходов единоличников, особенно доходов, которые приносило наличие лошади (извоз, вспашка). Подчеркивалось, что «во всех случаях предъявленная к уплате сумма с единоличного хозяйства должна быть не менее чем на 25 % выше ставки, установленной в данном селении для колхозников» [55] Там же. Д. 7561. Л. 3–6. , т. е. независимо от реальных доходов и материального положения они должны платить больше. Также для единоличников предусматривалась значительно более жесткая штрафная политика [56] Там же. Д. 11016. Л. 274–279. .