Андреа Ди Микеле - Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену

Эти аргументы стали оружием, которое применяла, в первую очередь, многоязычная и космополитическая аристократия, беспокоившаяся из-за вмешательства центра, ставившего под угрозу ее контроль над государственными службами, где еще порой действовала система наследования должностей. Обязательность знания немецкого языка для всех государственных служащих представляло для них неприемлемое вторжение в местные прерогативы. Сформировалась энергичная консервативная оппозиция, воодушевленная дворянско-феодальной элитой, носительницей локальных интересов, противящейся любой форме централизма. Поднимая вопрос о лингвистической проблеме и о более-менее укорененных местных отличиях, эта оппозиция оказалась способной объединить разные социальные слои и интересы под одним своим национальным знаменем, распространяя протест за пределы узких границ привилегированных классов и придавая значимость территориальным реалиям, которые часто имели старинные и хорошо сохранившиеся общественные механизмы. Это было преддверием следующего столетия, когда язык стал самой мощной подпиткой национального сознания [10] Ara A. Il problema delle nazionalita in Austria da Metternich al dualismo // Id. Fra Nazione e Impero. Trieste, gli Asburgo, la Mitteleuropa. Milano: Garzanti, 2009. P. 79–143. .

Французская революция и наполеоновское землетрясение, бурление идей либерализма и национализма сильно повлияли на многоэтническую монархию. Империя Габсбургов вышла победительницей из военного столкновения и возросшей территориально благодаря приобретению после Венского конгресса земель, которые прежде составляли Венецианскую республику, а теперь стали частью нового Ломбардо-Венецианского королевства. Однако на самом деле с того момента империя должна была противостоять всё более нарастающей угрозе национальных притязаний, с одной стороны, и конституционных требований – с другой, что ставило вообще под вопрос абсолютную монархию. К этому добавлялись международные угрозы, прежде всего – Пруссии, претендовавшей на роль гегемона в обширном немецкоязычном пространстве. Революция 1848 г. серьезно пошатнула основание Габсбургского государства. Два главных очага революции вспыхнули в Венгрии и в итальянских владениях Австрии, но потрясена была вся империя, от Милана до Праги, от Будапешта до Венеции: баррикады доходили также до Вены. Национальные устремления переплетались с либеральными претензиями, наследием французского революционного духа.

Армия сыграла существенную роль в восстановлении порядка, усилив свою функцию в качестве опоры традиционного строя. Вокруг объединяющей фигуры императора, лояльность к которому должен был демонстрировать каждый подданный, сплотились армия, бюрократия и Церковь – центростремительные силы всё еще могли уравновесить альтернативные движения, связанные с энергичным развитием национального сознания. В течение следующих десятилетий ставка империи была именно на способность консервативных сил противодействовать дезинтегрирующему действию местных и региональных компонентов. Но это была попытка, ведущая к краху, поскольку она не могла разрешить национальные и политические проблемы, раздиравшие монархию. Эти проблемы внешне казались схожими, но на самом деле они отличались от одного региона к другому. Существовали народы, находившиеся под воздействием притяжения суверенных соседей (итальянцы, румыны), другие, которые жили полностью в границах империи, стремясь устроить свое собственное государство (чехи, словенцы), а также те, кто мечтал о национально-государственном объединении с единоплеменными подданными других держав (поляки, рутены [11] Переводчик оставил принятое в итальянской историографии название этих славян, которых в отечественной литературе обычно называют русинами (но иногда и западными украинцами, карпатороссами и пр.). , украинцы).

В 1866 г. Австрия потерпела острое и неожиданное поражение от Пруссии, которое определило окончательное превосходство Берлина над фрагментированными, но обширными германскими землями. Австрия вступила в военный конфликт, уверенная в собственном превосходстве и укрепленная союзами с рядом государств центральной и южной Германии, прежде всего с Саксонией и Баварией. Война закончилась всего через три недели, с поражением при Садове (Кёниггреце) в Богемии, которая горько рассеяла уверенность Вены и санкционировала явное военное господство Пруссии, коснувшееся в 1870 г. также Франции Наполеона III. Последующий Пражский мир привел к роспуску старого Германского союза и созданию нового Северогерманского союза-конфедерации, где доминировала Пруссия и куда Австрия не входила, теперь лишенная какого-либо влияния на центральную и северную Европу. Исключение из германского мира сопровождалось для Австрийской империи потерей итальянских территорий (Венето и провинция Мантуи), несмотря на ее военные победы над Италией, воспользовавшейся союзом с мощным прусским государством. Результатом стало глубокое изменение этнического профиля Австрии и ее геополитических перспектив. Она окончательно проиграла роль гегемона для германского и итальянского миров, которая ей определялась Венским конгрессом 1815 г., и была вынуждена перенести центр тяжести своих стратегических интересов в дунайско-балканский район.

Престиж и международный вес Габсбургской монархии были теперь значительно ослаблены военным поражением, которое высветило отсталость ее государственной машины. Возник образ Австрийской империи как «европейского Китая», т. е. страны, слишком обширной и страдавшей от неисправимого раздробления, с не жизнеспособной экономикой, с засильем аристократии над более динамичной буржуазией, с вездесущим и неэффективными бюрократами, подобными восточным мандаринам [12] Bellabarba. L’impero cit. Р. 101. . Внутри монархии росло понимание необходимости быстрого вмешательства в структуру управления ради усиления внутренней сплоченности и разрядки национальных разногласий. Только вступив на этот путь, можно было мечтать о реванше. Но с исключением из Германского союза Австрия перестала, даже формально, являться германским государством и оказалось вынужденной переопределить себя как многонациональную структуру с немецким компонентом, который должен был бы приспособиться к жизни в качестве одной из многих национальностей. Немцы, продолжая быть более сильными в экономическом и социальном плане, теперь соотносили себя с другими национальными группами, очевидными даже в численном выражении. Так, славян было в два раза больше, чем немцев, а их самих теперь было не больше чем, венгров. Реформа государства не могла состояться без уступок для славян или же для венгров [13] Macartney. L’impero cit. P. 614. .