Татьяна Александрова - Огнь поядающий

– У нее прекрасные глаза, совсем твои! – сказал он, вглядываясь в младенческое личико. – И нос будет с горбинкой, как у тебя. Но что-то есть от моего отца. Черные волосы… Когда вырастет, от женихов не будет отбоя! А Флаккилла – вся в бабушку, в честь которой названа, и немножко напоминает мою покойную сестричку Пульхерию.

– Ах, не вспоминай о ней, – Евдоксия поднесла руки к лицу. – Это так печально! Потерять шестилетнее дитя, уже большенькое, смышленое… Мне кажется, я бы тоже не пережила этого…

– Не бойся, любимая, нас это не коснется, – Аркадий, правой рукой держа дитя, левой слегка обнял жену, но она порывисто отвела его руку.

– Держи ее крепко! Не дай Бог, уронишь. Она очень сильная и верткая.

Аркадий прижал дочку к груди, похлопывая ее по спинке, и продолжал.

– Моя мать умерла не от горя. Просто выпила воды из зараженного источника, когда поехала лечиться…

– Я никогда не поеду ни на какие воды! – воскликнула Евдоксия. – Но как защитить детей? Ведь ты говорил, что твоя сестра заболела, не выходя из дворца…

– Я уже не очень помню, мне было восемь лет. Мы с ней играли, как всегда, и было очень весело, а к вечеру у нее сделался жар и больше живой я ее не видел.

Евдоксия резко повернулась к кормилицам.

– Вы слышали? При малейшем недомогании детей – докладывать мне и звать врача. Если плохо едят, если плачут, если… Ну, вы знаете, что бывает.

– Хорошо, госпожа, – в один голос отозвались няни.

– И оставьте нас одних. Я позову вас, когда будет надо.

Кормилицы удалились, а молодые родители продолжали играть с малышками.

– Да, какое сегодня число? – вдруг спросила Евдоксия.

Аркадий на секунду задумался.

– Десятый день месяца июния. Четвертый до ид.

– Ты же помнишь, что через четыре дня после июнийских ид – день рождения Флаккиллы! Надо отпраздновать!

– Несомненно, моя дорогая!

– Устроим конские ристания?

– Как скажешь.

– Да, хочу ристания и пир с флейтистками, арфистками и танцовщицами!

– Танцовщицы-то тебе зачем, – Аркадий скептически скривил губы. – Иоанн опять начнет придираться, если узнает…

– Но я так хочу! – Евдоксия резко повернула голову. – Я глубоко уважаю архиепископа, он святой жизни человек, но почему я должна из-за него лишаться тех немногих удовольствий, какие мне доступны? За последние три года – две беременности, роды, потом восстановление. У меня только сейчас подтянулся живот… И надолго ли это? Я очень хочу родить тебе сына… Но могу я хоть когда-то надеть новое платье, почувствовать себя красивой?

– Для меня ты и так всегда красивая, – примирительно произнес Аркадий, любуясь женой.

– Нет, «и так» меня не устраивает! Я не хочу превратиться в серую клушу от бесконечного сидения в своих покоях! Или ты хочешь, чтобы я была как эта полоумная Олимпиада?

– Не оскорбляй Олимпиаду, пожалуйста, она достойная женщина!

– Может, и достойная, но смотреть на нее противно.

– Она же не стремится к замужеству…

– Да кто ее возьмет такую? От нее воняет…

– Не надо так, Евдоксия! – Аркадий укоризненно покачал головой. – Ты же сама – пламенная христианка. Одни крестные ходы, в которых ты участвуешь, чего стоят! Десять-пятнадцать миль пешком – не каждая женщина это выдержит.

– Я не «каждая женщина», – продолжала горячиться василисса. – Я дочь Бавтона! Отец, пока был жив, воспитывал меня, как мальчика. Научил плавать и подтягиваться на руках. Мне нетрудно пройти пятнадцать миль, я бы и в пять раз больше прошла – ради детей… Может быть, за мое усердие Господь сохранит их…

Из глаз ее брызнули слезы.

– Ну, хорошо, будет тебе праздник, все, как ты хочешь! Только сама не танцуй, пожалуйста, как в прошлый раз…

Евдоксия уже хотела было возразить, но тут вблизи зазвучал высокий голос евнуха.

– Ваша милость…

Василисса вздрогнула и обернулась, недовольно хмурясь. К ложу приближался препозит кувикула Евтропий, о котором они с Аркадием недавно говорили. Это был высокий человек лет пятидесяти, с тонкой от природы костью и обычной водянистой полнотой, какая бывает у скопцов.

– Ваша милость, позвольте мне похитить вас для неотложных дел… – вкрадчиво обратился он к василевсу, наклоняясь и доверительно заглядывая ему в лицо большими черными глазами из-под разлетающихся бровей. Когда он говорил, становилась особенно заметна ассиметрия нижней части его лица.

– Неужто такие неотложные, Евтропий? – василевс посмотрел на него с упреком.

– Требуются ваши подписи…

– Ладно, иду…

Аркадий, нехотя поднимаясь передал жене Пульхерию, которая вдруг заревела.

– Ой, она же мокрая! – ахнула Евдоксия, ощупывая малышку, и кликнула кормилиц. Младшую девочку унесли, а старшая осталась с матерью.

Между тем Аркадий и Евтропий удалились в рабочий тавлин василевса.

– Вот тут надо подписать, твоя милость! – Евнух взял с полки кипу хартий.

Аркадий опустился в кресло и начал бегло просматривать документы.

– О налогах… Еще о налогах… О судопроизводстве… О лишении церкви права убежища…

Он поднял недоумевающий взгляд на стоявшего рядом Евтропия.

– Но… что это? Зачем? Разве такое решение не противно совести и милосердию?

– Ваша милость! Я понимаю ваше человеколюбие, но церковь в наших условиях становится прибежищем государственных преступников, которые, скрываясь в ней, уходят от заслуженного наказания…

– Нет, я не подпишу это, – покачал головой Аркадий. – Не вижу оснований.

– Мне очень жаль, что я не сумел убедить вас в необходимости этого шага, – вздохнул Евтропий. – Но должен вам сказать, что полномочия и привилегии, предоставленные церкви, вообще избыточны.

– В том, что касается церкви, я продолжаю политику моего отца, – возразил Аркадий. – Да, он считал своим долгом поддерживать истинную веру и проявлять непримиримость к различным ее извращениям. Эта позиция кажется мне единственно приемлемой.

Евтропий нервно заходил по тавлину взад-вперед.

– Ваша милость, вы должны понять, что вы правитель всего государства и отец для всех своих подданных, а не только для христиан!

– Мое главное дело как правителя и отца моих подданных – забота об их душах, возразил Аркадий. – Истинная церковь указывает людям единственный прямой путь ко спасению. Могу ли я позволить им блуждать по окольным тропам?

– Я всецело разделяю ваши убеждения, ваша милость, но от слишком резкого напора вы можете лишиться потенциальных союзников. Кроме того, к побуждениям истинным примешиваются человеческие страсти. Разве для кого-то секрет, что церковь завладевает собственностью граждан, особенно слабых и подверженных внушению женщин…

– Ты имеешь в виду госпожу Олимпиаду?

– И ее в том числе. Упорный фанатизм заставляет ее избегать брака, а на ее имения уже зарится архиепископ Иоанн…