Юрий Денисов - Версия-21

Шумно захлопали двери, и на веранде кафе стремительно возник третий друг – Победимцев Эдуард Максимович, капитан I ранга в отставке, известный среди военно-морских историков офицер, дослужившийся до флагманского связиста и по последнему месту службы осевший в Крыму, в Севастополе, в связи с болезнью жены. Эдуард Максимович самозабвенно любил исторические исследования, писал статьи в различные журналы и подрабатывал экскурсоводом в Севастопольском туристическом бюро. Но, будучи человеком независимым, темы экскурсий выбирал сам и с упоением проводил экскурсии по военно-историческим местам.

«Разрешите присутствовать, ваши благородия?», – шутливо вытянулся по стойке смирно Победимцев перед Карамзиным.

Карамзин напустил на себя свирепый вид: «Как вы, господин капитан I ранга, можете не знать, что наш статус – не благородие, а высокоблагородие?»

Орлов, наполняя бокалы вином, смеялся.

«Кстати, – сказал Карамзин, – табелем о рангах я заинтересовался, когда был погружен в обстоятельства дуэли и смерти Александра Сергеевича Пушкина. Нужно было разобраться с его званием камер-юнкера, которое ему присвоил как-то вдруг его императорское величество Николай I. По школьным годам считалось, что это малозначительное звание, а оказалось, что это весьма высокий ранг, что-то среднее между полковником и генерал-майором. Не так уж плохо для тридцати двух лет. Лермонтов погиб поручиком, а Пушкин – генерал-майором, правда, звание это тогда называлось иначе».

Офицеры подняли бокалы с вином, посмотрели друг на друга и дружно выпили.

Услышав о Пушкине, Орлов оживленно и быстро рассказал историю, как долго и трудно они со знаменитым севаcтопольским общественным деятелем Владимиром Стефановским устанавливали памятный знак в честь посещения Александром Сергеевичем Пушкиным Георгиевского монастыря на Фиоленте. Увлекшись, Владимир оживленно рассказывал о Пушкине, о храме Дианы, о скале «Крест», о роднике Александра II. Затем переключился на рассказ о том, что там же снимался кинофильм «Человек-амфибия».

«А я недоволен Александром Сергеевичем, – улыбнулся Карамзин, – он посетил монастырь, окрестности, описал остатки Храма Дианы, а руины Херсонеса не посетил, в город-крепость не заехал. А фонтан в ханском дворце Бахчисарая прославил на весь мир».

«Все равно, спасибо ему, – сказал Орлов, – освятил своим гением наши места. Те, кто чтит его память, в начале июня в день рождения нашего русского гения собираются у памятного знака на Пушкинские встречи».

«Прекрасно, – молвил Карамзин, – в моей коллекции одиннадцать версий причин дуэли и смерти Пушкина. На будущий год обязательно появлюсь у памятника и поделюсь с любителями творчества и личности Александра Сергеевича материалами своей коллекции».

Когда друзья в своих встречах прикасались к вопросу великой русской литературы, полковника в отставке Георгия Михайловича Карамзина трудно было остановить. Вот и сегодня после слов об Александре Сергеевиче Пушкине было сказано несколько новых слов о Льве Николаевиче Толстом. Об этих титанах в Севастополе знали все и все. Но Карамзин сам здесь уже без друзей собирал свою литературную коллекцию, каждую крупицу знаний обо всех писателях и поэтах, жизнь и судьба которых так или иначе была связана с Севастополем. Прозвучали имена писателей-маринистов: Станюковича, Новикова-Прибоя и Сергеева-Ценского. На Куприна в Балаклаве сложилось целое досье. А вот про приключения Бунина в Балаклаве не знает почти никто, хотя первая жена Ивана Алексеевича Бунина – дочь балаклавского винопромышленника. Горький в Тессели, Дача Скитальца в Байдарской долине, дом Анны Горенко (Ахматовой) в центре Севастополя. Обо всем этом Карамзин мог говорить много и долго. А Зощенко в Севастополе, А Паустовский, а пребывание Аверченко и Вертинского?!

Карамзин коротко и весело, как анекдот, пересказал воспоминания Вертинского о том, как ночью белый генерал Слащев вызвал к себе в вагон молодого шансонье и они под одесский кокаин и крымское вино незабываемо провели всю ночь – с песенками Вертинского и рассказами Слащева. Потом прозвучали несколько эпизодов из гастрольных выступлений в Севастополе молодого поэта-футуриста хулигана Маяковского. Далее Георгий Михайлович начал говорить о рассказе великого Андрея Платонова про подвиг пяти героев-краснофлотцев Севастополя. Друзья прервали восторженный спич Георгия. Но Георгий не удержался и провозгласил тост за создание литературного музея в литературном городе. Друзья поддержали его и все дружно выпили.

Взаимоотношения друзей с историей были самые разные, но цель всегда была одна – поиски истины, поиски правды. Но методы этого поиска у друзей тоже были разные. Карамзин несколько лет назад, начитавшись книг Фоменко и Носовского, усвоил для себя некий критический метод – все, абсолютно все подвергать сомнению. Ничему и никому не верить, пока все не уляжется в собственной голове, не станет частью твоего сознания. Это, и только это, станет истиной, но со временем.

Продолжая с уважением относиться к идеям академика Фоменко, Карамзин не стал отрицать и все идеи антифоменковские. Мало того, ему открылось, что точек зрения может быть и должно быть бесчисленное многообразие. И только на пересечении многообразия точек зрения может открыться, а может и не открыться историческая правда. Это понимание можно отнести и к сегодняшним спорам об идеях Виктора Суворова.

Орлов, в отличие от Карамзина, не глубоко вникал в отечественную и мировую литературу, но очень любил детективы, как отечественные, так и мировые. И у него была очень большая домашняя библиотека, в которой очень широко были представлены все течения этого жанра: и криминальные детективы, и исторические, и, конечно же, военно-исторические, среди которых самым любимым был роман «В августе 44-го…», по второму изданию «Момента истины» Владимира Богомолова.

И здесь же, конечно, книги самых известных разведчиков мира, книги о них, как художественные, так и исторические. Дополняя всю эту сокровищницу, Владимир Иванович обзавелся несколькими томами очень серьезными и по чисто криминалистической литературе, где Владимир общался с криминалистикой как с очень серьезной наукой. С возникновением и развитием интернета возможности в поисках военно-исторической истины, конечно же, сильно возросли. И когда друзья вдруг по некоторым темам оказывались в затруднении, то вдруг открывалось, что подходы и методы товарища Орлова помогали распутывать некоторые очень запутанные ситуации. Были у Владимира Ивановича и свои личные приемы. Так, например, он узнал, что если о каком-то событии или факте написать больше, чем о других аналогичных событиях или фактах, то это совсем не причина для некоторой успокоенности, а совсем наоборот: это повод более внимательно присмотреться к этому факту. Потому, что в нашей истории, особенно военной, обилие слов и рассуждений, как правило, служат не открытию, а сокрытию истины. И, двигаясь в этом направлении, Орлов очень часто приходил к очень неожиданным открытиям, выводам. При всем при этом Владимир Иванович не обладал трагическим взглядом на жизнь, не драматизировал и не демонизировал свои открытия. Относился к этим своим занятиям как к очень интересному времяпрепровождению. И, общаясь с друзьями, любил повторять – «не хлебом единым».