Юрий Денисов - Версия-21

«Да, – повернул голову к Эду Карамзин, – это интересно! Психология, конечно же, несомненно, важный инструмент в истории и, особенно, в жизни на войне. Да, друг мой, послушай меня. И знания психологии, и знание фактов, которые мы находим в мемуарах и документах, не дают полного понимания и не ведут к окончательной истине. Психология – это очень зыбко, тут одни вероятности. Мемуары – тенденциозны и полны неправды, но ведь то же самое – и в документах. Мы знаем много планов, директив, приказов, а в реальности все по-другому! И в нашем случае с Директивой №1 на Черноморском флоте не выполнен ни один пункт. Мы знаем, что все происходило не по директиве, но мы пока так и не знаем, а что же все-таки происходило и как? Сколько лучей, и каких, должно упасть на линзу нашего интереса к событиям, чтобы зажегся огонь истинного знания? Как ни удивительно, но пока, как мне кажется, ближе всего к истине о войне подошли не философы и психологи, не историки профессиональные и не писатели, воевавшие и не воевавшие, а местные краеведы. Но это тоже – сложная отдельная тема и мы когда-нибудь к ней вернемся, а пока – как там дела у Адлера?»

«Знаешь, Георгий, у него дела пошли как-то быстро и хорошо. На мысе, слева от бухты Омега, рядом с украинским военно-медицинским центром, он нашел недостроенную грязелечебницу, выкупил ее с помощью родственников, достроил и оборудовал, и развернул частный психоневрологический диспансер с небольшим стационаром. И представь себе, уже набрал первых пациентов и замаскировал его под центр здоровья. Там он и проводит приемы по лечению и консультациям. Приглашает и нас», – улыбнулся Эдуард.

«Надеюсь, что до этого вы не дойдете!» – вмешалась Элеонора Романовна. Друзья рассмеялись и, забыв об Адлере, продолжили разговор.

«Да, Эдуард, мы же помним, как начинал будоражить наше военно-историческое сознание Виктор Суворов. Он заявлял и всегда подчеркивал, что в своих изысканиях использует только открытые мемуары и открытые советские источники. А время поисков правды в новых обстоятельствах открыло нам, что в этих мемуарах и в этих источниках столько тенденциозного, а порой и столько лживого, а временами – и явно сконструированного обмана, что воссоздавать на такой основе историческую реальность нельзя. Возникла необходимость новых подходов, в ином понимании. И сам Суворов, и редакция последнего издания его „Ледокола“ совсем не та, что 20 лет назад. Мы наивно возмущаемся, что в разных редакциях „Воспоминаний и размышлений“ Жукова многое излагается и толкуется по-разному, а ведь это началось не с Жукова. Вот и в нашем случае, в разные годы изданные мемуары Бориса Борисова – вроде бы об одном, а написано по-разному. Так же и у нашего земляка артиллериста-зенитчика Игнатовича. А сравни, как звучат одни и те же факты в разных книгах адмирала Кузнецова?! Все они вальсируют под музыку, которую сочиняли не они. А дирижеров они просто боялись. И были редкие, ужасные в своей простоте факты, когда то, что хотел сказать человек, солдат, офицер, генерал, просто и откровенно запрещалось. И вот для нашей темы – именно такой случай. Мемуары и переписка генерала-майора артиллерии Ивана Сергеевича Жилина, командирующего ПВО Черноморского флота в июне 1941 года, нигде никогда не публиковавшиеся, но именно они во всей полноте, как никто и нигде более, просто и бесхитростно рассказывают нам о том, что же происходило и как ранним утром 22 июня 1941 года в Севастополе».

Друзья не спешили расставаться. И Победимцев как-то взволнованно заговорил: «Послушай, Георгий, наше расследование превращается в какой-то остросюжетный детектив. Неожиданные открытия с маневрами флота, а это – совсем не маневры флота, непонятное поведение главных командиров и их внезапное исчезновение. Появление на сцене Лаврентия Берии. Загадки с боеготовностями. Время налета. Силы налета. Глухое молчание некоторых явных очевидцев и многое-многое другое. Не многовато ли для одного, в общем-то, небольшого эпизода во всей огромной картине войны? Но ведь здесь наш главный вопрос. Когда, где и как началась война? И как она началась – это одно, а вот как ее хотел начать Сталин – это другое. Признаюсь тебе, Георгий, я заглянул в этот эпизод несколько дальше от Севастополя, и сквозь туман времени мне кажется, что я вышел на те ответы, которые до меня еще не дал никто. Но я очень люблю вас, моих друзей, и хочу, чтобы к истинным ответам о начале войны мы пришли все вместе».

«Спасибо, Эд, – тихо промолвил Карамзин, – в искренности твоих чувств мы никогда не сомневались! Вот, что я хочу сказать напоследок. Мое беглое знакомство с материалами фонда генерала Жилина очень сильно ударило по моему сознанию. Там все, ну почти все – не так, как у других. И у меня возникло предложение: давайте-ка по материалам фонда Жилина соберемся вместе и обсудим их тщательно и подробно».

«Согласен, – отвечал Победимцев, – и к этому, кстати, есть повод. Вы, товарищ полковник, замечены в том, что никогда не помните даты рождения ваших друзей. А на днях – день рождения нашего друга Владимира Ивановича Орлова, и я уже получил приглашение. А Вы, когда вернетесь домой, тоже получите его приглашение, включив компьютер. Кстати, и Володя сам заметил, что лучшим подарком к его дню рождения будет обсуждение в течение дня всех обстоятельств налета, а банкет с родственниками, друзьями и прочими приглашенными можно перенести на вечер». «Очень хорошо, очень хорошо!» – ворчал Карамзин.

Из ночного тумана прорезался тусклый свет над подъездом Победимцева. Георгий поцеловал в щечку Элеонору Романовну, полуобнял Эдуарда и друзья расстались до новых встреч, до новых впечатлений.

Георгий, проводив Победимцева, быстро дошел до своего дома. В спортивном темпе преодолев лестничные проемы, по старой привычке для тренировки сердца, Георгий бесшумно проник в квартиру. В квартире были тишина и покой. И только вытаращенные от яркого внезапного света глаза кота Котофея встретили Георгия в тихой гостиной. Кот, что-то мурлыча, отправился на водопой и по другим делам. И больше явления кота народу не происходило, а Георгий, быстро управившись с вечерними процедурами, уютно устроился в своем родном кабинете на своей прекрасно обжитой лоджии. Природа тут же отреагировала на появление Георгия: зашумел тополь за окном от возникшего ветра, и по стеклам неожиданно забарабанили капли дождя. Но то не мешало, совсем не мешало. Георгий очень любил такие ночные часы и, расслабившись, упоенно погрузился в поток сознания. Это неплохо, что Эдуард заинтересовался психологией войны, ее главных вождей. Но это не может быть главным. Не психология лидеров определяет течение исторических событий. Хотя и это тоже, но не главное, не главное. И в мемуарах понятно, что авторы из тщеславия украшают свою роль в исторических событиях, иногда, как у Жукова и у Кузнецова, чрезмерно. Но и это не может быть определяющим. Все это увлекательно, интересно, будоражит воображение, конечно же помогает понять наиболее глубже, но сейчас необходимо сосредоточиться на другом. Создается впечатление, пока неясное, что в маленьком эпизоде большой войны скрывается какая-то огромная тайна. Кто знал все? Далеко не все! Кто знал многое? Совсем немногие! Отбросим все вероятности, сосредоточимся только на очевидном. Разворачивались, сосредотачивались огромные массы войск. Вторые эшелоны приграничных армий шли к границе. Развернули второй стратегический эшелон. Создавался третий. Раскрутили огромный маховик военной промышленности. То, что это делалось в тайне, нормально и очевидно, но объяснения для своего народа и прочего мира были другими. За разговоры о войне с Германией наказывали. Кто знал все? Несомненно, Сталин. Кто мог знать все? Очевидно, Молотов, Берия. Кто те, кто, не зная все, но зная многое, проводили в жизнь решения Сталина? По войне это – Тимошенко, Буденный, Жуков, Кузнецов, Мехлис, Вознесенский. И по своим направлениям – многие другие. Всех других многих ориентировать было не нужно. Их задача – выполнять приказы, любые, какие бы они не были. Командующие округов и флотов в полной мере о замыслах Сталина не знали! Об этом красноречиво говорит обстановка в округах с 18 июня до начала войны и «полный сумбур вместо музыки» в первые часы ее начала. А конкретные упрямые факты выстраиваются так.