Владимир Алексеенко - … Para bellum!

Эта точка зрения, правильность которой мы не могли детально проверить, имела решающее значение для Гитлера в период всей кампании 1943 г. Это привело к тому, что наша группа никогда не имела необходимой свободы при проведении своих операций, которая позволила бы ей нанести превосходящему противнику действительно эффективный удар или собрать достаточные силы на важном для неё северном фланге».

Поясню страх Гитлера. На производство оружия и техники идёт качественная сталь, для производства которой используют различные химические элементы, но почти всегда кремний, хром и марганец.

С сырьём для кремния проблем нет.

75 % мировых запасов хрома находится в ЮАР, 20 % в Казахстане, остальное россыпью по миру, есть он, в частности, в Югославии и Албании. Эти страны были доступны немцам в ту войну, следовательно, хром у них был.

Марганец применяется в специальных сталях, скажем, в стали для траков гусениц танков его должно быть 13 %. А почти во всех остальных сталях его нужно иметь в пределах 0,6 % для нейтрализации вредного влияния серы, иначе сталь начнёт ломаться. Мировые запасы марганца распределены так: 60 % в Никополе, немного в Грузии и Казахстане, остальное разбросано по миру. Но в Европе марганца нигде нет!

С потерей Никополя Германия переходила только на стратегические запасы марганца и, при её блокаде союзниками, это была агония. Вбросят немцы в сталеплавильную печь последний килограмм ферромарганца, и выплавку стали можно прекращать, поскольку она без марганца не будет годиться для производства оружия и боеприпасов.

Гитлер это знал, а Манштейн «не мог детально проверить» (что здесь проверять? Это надо просто знать!) и поэтому требовал отдать Никополь нам без каких-либо волнений. «Специалист подобен флюсу», Манштейн был хорошим, но очень узким специалистом. Как всегда в таких случаях, отсутствие надлежащего культурного уровня заменяется апломбом «профессионала», свято верящего, что войны выигрываются исключительно войсковыми операциями, созревающими в голове «лучшего оперативного ума» .

Думаю, у Гитлера были веские основания не назначать Манштейна вместо Кейтеля начальником Генерального штаба всех вооружённых сил Германии – общекультурная подготовка у Манштейна была весьма посредственной.

Нельзя сказать, что Манштейн всегда не замечает отсутствия логики в своих характеристиках Гитлеру. Когда речь идёт о военном деле, о том, в чём он разбирается, то он пытается как-то объясниться с читателем в описываемых противоречиях.

К примеру. Он поддерживает общепринятую версию, что Гитлер был безжалостен к немецким солдатам и его никогда не волновало, сколько их погибнет. (Этот вывод Манштейну скорее требовался для объяснений безжалостности Гитлера по отношению к генералам: дескать, он от природы зверь, да и только). Но когда Манштейн начинает утверждать, что Гитлер органически боялся риска при проведении военных операций, возникает нестыковка характеристик фюрера, возникает вопрос, а чего собственно он боялся?

Ведь что такое страх риска? Это страх наказания, если риск не оправдает себя. Какое могло быть наказание Гитлеру от его рискованных поступков? Личной смерти Гитлер не боялся, это даже нет смысла обсуждать. Потери каких-то денег, богатства? Но Гитлер не имел никакой личной жизни, был безразличен к вещам и даже к еде – был вегетарианцем.

Единственным его наказанием могла быть только совесть. Угрызения совести, страх этих угрызений единственно и могли вызвать боязнь рискованных военных решений. То есть страх, что из-за его решения погибнет много немецких солдат, заставлял Гитлера колебаться в каждом рискованном случае.

Но как же тогда муки совести за погибших немецких солдат сочетать с якобы безжалостностью Гитлера к ним? Где логика? И Манштейн находит такой путь свести концы с концами – он в тексте всё же утверждает, что Гитлер был безжалостен к людям, но одновременно даёт к тексту такую сноску:

«Один бывший офицер ОКВ, переведённый туда как фронтовой офицер после тяжёлого ранения, служебное положение которого позволяло ему наблюдать Гитлера почти ежедневно, особенно в связи с докладами об обстановке, а также и в более узком кругу, пишет мне по этому поводу:

„Я вполне понимаю Ваше субъективное чувство (речь идёт об отсутствии у Гитлера любви к войскам и о том, что потери войск для него были лишь цифрами). Таким он казался более или менее широкому кругу людей, но в действительности всё было почти наоборот. С солдатской точки зрения он был, возможно, даже слишком мягким, во всяком случае он слишком зависел от чувств. Симптоматично, что он не мог переносить встречи с ужасами войны. Он боялся своей собственной мягкости и чувствительности, которые помешали бы ему принимать решения, которых требовала от него его роль политического руководителя. Потери, о которых ему приходилось выслушивать подробные описания, а также получаемые им общие сведения о них, вызывали в нём страх, он буквально страдал от этого, точно так же, как он страдал от смерти людей, которых он знал. В результате многолетних наблюдений я пришёл к выводу, что это не было театральной игрой, это была одна из сторон его характера. Внешне он был подчёркнуто равнодушен, чтобы не поддаваться влиянию этого свойства характера, перед которым он сам испытывал страх. В этом кроется и более глубокая причина того, почему он не ездил на фронт и в города, подвергшиеся разрушению в результате бомбардировок. Безусловно, это объяснялось не тем, что у него не хватало личного мужества, а тем, что он боялся своей реакции на эти ужасы. В неофициальной обстановке встречалось много случаев, когда во время разговора о действиях и усилиях наших войск – без различия чинов – можно было видеть, что он хорошо понимал то, что переживают сражающиеся войска, и сердечно относился к ним“.

Суждение этого офицера, который не относился к приверженцам или почитателям Гитлера, показывает, по крайней мере, насколько противоречивым могло быть впечатление, которое получали различные люди от характера и образа мышления Гитлера, насколько трудно было по-настоящему узнать или понять его. Если Гитлер, как говорится выше, был действительно «мягким», то как же объяснить в таком случае ту зверскую жестокость, которая с течением времени во всё большей степени характеризовала его режим?» – вопрошает Манштейн.

Зверскую жестокость Гитлер проявлял только к врагам Рейха и к «неполноценным народам», точно так же, как и Манштейн, и другие немецкие генералы. А к солдатам Рейха Гитлер был до сентиментальности мягким, точь-в-точь как и Манштейн.

Манштейн, к примеру, роняет в мемуарах слезу о судьбе немецких солдат 6-й армии, попавших в плен под Сталинградом, дескать, в живых осталось всего несколько тысяч. А ему бы взять и согласовать эту свою жалость хотя бы с такой записью, сделанной 14 ноября 1941 г. в дневнике начальника Генштаба сухопутных войск Ф. Гальдера: «Молодечно: Русский тифозный лагерь военнопленных. 20000 человек обречены на смерть» . Между прочим, чтобы предотвратить тиф в Освенциме, куда немцы предварительно свозили евреев для отправки в Палестину, они обрабатывали одежду заключённых инсектицидом «Циклон Б», убивая тифозную вошь. (Потом сионисты извратят дело так, что «Циклоном Б» убивали евреев). А здесь у Гальдера даже голова не болит – «обречены» и всё тут. Далее Гальдер продолжает: «В других лагерях, расположенных в окрестностях, хотя там сыпного тифа нет, большое количество пленных умирает от голода … Однако какие-либо меры помощи в настоящее время невозможны» . Как это понять? Немцы взяли все продсклады Западного военного округа, взяли весь урожай Белоруссии и Украины. Это в связи с чем помощь нашим пленным «невозможна»?