Татьяна Иванько - Говорит и показывает

– Ему шестнадцать лет, здоровенный малый! Испугался, не смеши! – ещё больше разозлился Ю-Ю.

– Все пугаются, когда мамы болеют… – нахмурилась и я. Что он, в самом деле, так отчитывает меня, видел бы Васю в больнице!

– Ты целую ночь дома не была. Мне это не нравится, – всё же немного мягче произнёс Ю-Ю.

– Сам-то давно пришёл? – решила и я высказаться в свою очередь.

– Я… Сравнила тоже! Ты – девочка, сейчас почти девять часов утра, ты только пришла. Так нельзя делать!

– Ю-Ю, всем до лампочки, ты-то чего взбеленился?

– Все пусть как хотят, но мне не нравится, Май. Не делай так больше. Ночевать надо дома. Обещай мне, – уже совсем снизив голос, проговорил он.

– Обещаю, конечно, если ты так хочешь.

Я вошла в свою комнату.

– Ты моё платье убрал в шкаф? – я обернулась через плечо, а Ю-Ю смотрел на меня, всё ещё бледный и напряжённый как никогда.

Кивнул, наконец.

– Спасибо, – я подошла к нему. – Не сердись, Ю-Юшек, я не буду больше так делать. Обещаю. Просто, нельзя было… Нельзя было Васю бросить. У него больше никого нет.

Ю-Ю смотрит, хмурясь и сверкая глазами, даже в полутёмных утренних сумерках я вижу, как горит его взгляд:

– Он… ничего… он ничего не сделал тебе?

– Что сделал?

– !!! – его лицо, глаза, брови красноречивее слов.

И догадался же до всего. Никто больше не догадался бы, не подумал бы и тем более не почувствовал, никто даже не думает, что что-то такое… Да что они вообще думают обо мне?!..

Но ты несправедлив, Ю-Ю!

– Да ты что?! – я задохнулась, возмущённая, что он подумал обвинять Васю.

Ю-Ю вдохнул, распустил густые брови:

– Ладно, спать ложись. Скоро уж все вставать начнут…

Я обняла его и поцеловала в тёплую, немного колючую щёку – не брился ещё.

– С Новым годом, Ю-Ю! – и близко посмотрела в его синеющие глаза.

– Да ну тебя, «С Новым годом»… – проворчал он, легонько оттолкнув меня и отправляясь к себе в комнату.

Я разделась и легла под одеяло. Постель какая-то холодная.

Меня жгли и вертели воспоминания о сегодняшней ночи, не давая уснуть. Как я сначала почти ненавидела эту Анну Олеговну, Васину маму, а она оказалась вовсе не такой, как я думала: не гадкой теткой, как представляется, когда думаешь о человеке, который пахнет так, как их комната. А Анна Олеговна маленькая, меньше, чем я, и глаза у неё огромные, печальные…

И Вася… Вася… Я повзрослела сегодня на несколько лет. И то, что у нас случилось с ним, и что не случилось… Как бы я пережила, если бы случилось? Как бы пришла и увидела Ю-Ю, если бы случилось? Он вон как рассердился… ему ещё противно стало бы, что я… что я такая… Такая…

Но при этом я знаю, что как это ни было бы ужасно потом, я позволила бы Васе. Хорошо, что он… что он такой. Настоящий. Настоящий мой друг.

Но его поцелуи, его руки, запах его тела, вкус его губ, горячность его кожи… Весь он, в моих руках, так близко. Никто ещё не был со мной так близко.

Я будто проснулась. Во мне что-то родилось и что-то умерло этой ночью. До вчерашнего дня была одна жизнь, с сегодняшней ночи началась другая. Всё по-другому. Я другая. Сам Вася другой.

Я даже не думала о нём, как положено думать о мужчинах. То есть, конечно, только как о мужчине и думала, но… мужчины, они где-то Там… Не так близко… И я не представляла ни разу, что он целует меня. Ни разу. Но я вообще ни разу не представляла, что кто-то целует меня. Выходит, правильно, родители думают, что я ребёнок и не беспокоятся.

До вчерашнего дня так и было.

Но Вася оказался мужчиной. И он подошёл близко. И я теперь не ребёнок… Как страшно, волнительно и необычно. Как грустно, что вдруг от меня отрезали детство. Что теперь я… женщина?

Какой ужас…

Ветер усиливался на улице, завывая и высвистывая свою вечную и жутковатую мелодию. И снег валит всё гуще и его мотает как занавес капризной невидимой рукой то в одну сторону от окна, то в другую.

Нарисуй нам, Мороз, круги на стекле.

Пусть стучится в окна злая пурга.

Нам тепло внутри

И мы не боимся зимы.

Если остывает в груди,

Вот тогда мне страшно.

Если останавливается кровь,

Мне ещё страшнее.

Пусть кровоточит душа,

Пусть болит и стонет,

Чем молчит и не дышит.

Почувствуй дыханье,

Пусть рисует Мороз на окне.

Посмотри на снег, он не мёртвый,

Он живёт: он танцует, весёлый,

Он злится и тает.

А теперь, посмотри на меня,

Ты ещё чувствуешь жизнь?

Чувствуешь жизнь во мне или её больше нет?

Я не чувствую, разбуди меня!

Я не чувствую боли, я не чувствую жара…

Разбуди меня, отыщи во мне душу!

Синий зимний день слабо светит в окна, закрашенные морозными узорами, я повернула голову, Виктор спит, лицо безмятежно и такое молодое сейчас… Он даже милый, захотелось поцеловать его. Нет, разбужу, пусть поспит, неприятности на работе, устал за последние недели, каждый день говорил, что как он ни бьётся, не могут выполнить план, пусть хотя бы в праздники отоспится…

Сколько времени? Одиннадцатый час… Встану, что валяться. Мама, интересно, поднялась уже?

Я нашла маму на кухне, чайник шумит на огне, бока ещё в испарине, недавно на огонь взгромоздился. Мама посмотрела на меня:

– Ранняя пташка, – и улыбнулась.

От этой улыбки я почувствовала себя опять маленькой девочкой с утренней мамой на кухне. Но следующий вопрос вернул меня в сегодня:

– Виктор спит?

– Спит. С кои-то веки может себе позволить. Дети тоже не вставали?

– Пришли уже рассвело, разговаривали, я слышала.

– Майя в первый раз Новый год не дома, – сказала я, доставая банку с дефицитным молотым кофе. Виктор привозил из Москвы, покупал в Елисеевском, там и мололи.

– Большая уже, друзья появились.

– Ты знаешь их? – я посмотрела на маму, она всегда знает больше, чем мы думаем, обо всех нас. О школьниках тем более. Но, с тех пор как Илья школу окончил, она всё равно каким-то образом всегда оказывается куда более осведомлённой о его жизни, чем кто бы то ни было. Исключая Майю, конечно, ближе неё к нему никого нет.

– Так… Обычные дети.

– А этот… забыла, как его… Метелин…

– Метелица, – поправила мама. – Дочь замуж выйдет, ты знать не будешь, тоже мне.

– Ну, ладно, когда мне за её приятелями следить, – я помешала кофе в турке, пена начала светлеть. Я давно привыкла, что мама упрекает меня в невнимательности к дочери.

– Он не приятель, он её друг. Может только Илья ближе. Вася парень толковый, если с пути не собьётся.

– Илью женить надо, – сказала я.

Мама засмеялась:

– Илью… – она покачала головой, надо же, химические кудри её никогда не бывают в беспорядке. – Илью женить, а это… не думаю, что он женится когда-нибудь. Ему и так хорошо.

– По расчёту женить. На богатой. Чтобы квартира-машина, связи, – я налила кофе в чашки.