Татьяна Иванько - Говорит и показывает

Мама достала вчерашние бутерброды с икрой чёрной и красной, и с плотной тёмной лососиной.

– Он на мотоцикле гоняет с Майкой, что ты хочешь от него, какая женитьба? – и засмеялась.

– Так и будет бобылём. Привык. Вечный пацан. Денег не считает, девиц тем более.

– Ну… денег и ты не считаешь, – усмехнулась мама.

Бутерброды подсохли немного, но от этого стали только вкуснее, будто на тостах сделаны…

Илья заглянул на кухню, волосы расчёсанные, и умылся уже, лицо свежее.

– О, кофе пьёте, девочки. Меня-то угостите?

– Садись. Что не спишь-то? Пришёл утром.

Илья налил себе кофе, сел на третью сторону стола:

– Так одиннадцать уже, весь день что ли валяться? – он разом проглотил бутербродик на половинке батонного ломтика. Мы с мамой всегда делаем миниатюрные.

– Когда подстрижёшься-то?

– Вероятно, никогда, – усмехнулся Илья, обернувшись на меня, приятный запах свежести от него, всегда хорошо пахнет. – Чё ты? Даже на работе никто не возражает.

И головой мотнул, играя, волосами по плечам. У нас с ним одинаковые волосы, плотные, гладкие, у Майки не в меня, и не в Виктора, свои какие-то, мягкими волнами.

– Как надоест на мотоцикле гонять, так и подстрижётся, – сказала мама.

– Маюшка рассказала, как сходила на праздник? – спросила я.

Илья посмотрел на меня, немного мрачнея, если бы не знала его, подумала бы, что он ревнует её:

– Нормально сходила, – хмуро сказал он.

– Что хмуришься-то? Целовались они там? – засмеялась я. – Мы, помниться, целовались в восьмом классе на такой вечеринке. В «бутылочку» играли.

Мама удивлённо выпрямилась. А я рассмеялась, глядя на них, Илья разозлился ещё больше:

– В «бутылочку», уж не играет никто, вспомнила тоже, прошлый век.

– А во что они сейчас играют? В «больницу» отыгрались уже надо думать, – продолжаю веселиться я, с удивлением наблюдая, как мой всегда такой легкомысленный братец вдруг превратился в моралиста и ханжу.

– Это ты играла, вот и… Остановиться не можешь, – прорычал Илья.

Точно ревнует, надо же. Что ты хочешь, Илюшка, выросла девочка. Надо про контрацепцию с ней поговорить, не то будем иметь «удовольствие» … Видала я таких девчонок, на аборты приходят в пятнадцать-шестнадцать.

Виктор открыл дверь в кухню, и тоже улыбнулся:

– Что затаились-то? – смеясь, сказал он. – Икру тайком жрут…

– И красную рыбу! – засмеялась мама. – Присоединяйся!

– Кофе сварить тебе? – спросила я.

– Я пойду, посмотрю, что Маюшка не встаёт, – Илья поднялся.

– Пусть спит. Легла только утром.

Но я сделала маме знак: пусть идёт, охота ему, пусть проверяет.

В это время зазвонил телефон.

– Начинается… – пробормотал Илья и пошёл ответить.

Мы прислушались, любого из нас могли позвать, но Илья не пришёл ни за кем из нас. Тогда я крикнула, выглянув из двери:

– Кому звонят?

– Не вам, – ответил Илья.

Это звонил Вася. И голос у него по телефону совсем не мальчишеский… Проснулся уже… я сказал, что Майя спит и вообще мы сегодня поедем на дачу. Ерунду сказал, дачу никто не готовил, там топить надо целый день, прежде чем отправляться.

– Так что ты денька через три звони, – вдобавок наврал я.

Я никогда ещё не врал и так ни на кого не злился: надо же, продержал Маюшку возле себя целую ночь. Боялся он, знаю я уловки эти хитрые, сам не промах дурочек разжалобить.

Я не зря тревожился, я чувствовал: Маюшка заболела. Войдя в её комнату, я сразу это понял. Мне кажется, я уже от двери почувствовал, что у неё температура. Подойдя и глядя на её припухшие веки, красные губы, я не мог не вспомнить, Лидины слова о поцелуях…

На письменном столе листочек со стихами. Я прочитал, Маюшка писала стишки время от времени, вот и этой ночью. Вернее утром. Почему такое? Странное стихотворение… что-то случилось всё же. Случилось. И не рассказала.

Я тронул её лоб ладонью, горячая кожа… Она повернула немного голову, приоткрыв глаза:

– Ю-Ю… – голос охрип, – м-м-м… горло болит…

Странно ответил мне Майкин дядя, раньше он всегда был приветлив со мной, а сегодня, будто я ему главный враг. Может, не узнал меня? Я положил трубку. И пошёл на кухню. Три дня на даче будет… почему ничего не сказала? Всегда говорит, если уезжает…

Едва проснувшись, даже не проснувшись ещё, я снова почувствовал и увидел и её лицо, и… Открыв глаза, я увидел, как торчит у меня член, высокой горкой поднимая одеяло собой. Эльбрус… Это обычное, и привычное дело, но ни разу ещё мне не было так томно от этого. Будто я раньше не знал, для чего он поднимается каждое утро… Но я был так далёк от осуществления этого знания… А теперь…

Теперь – вот оно. Я подошёл вплотную. Я почти проник в полный загадок и сказочных обещаний мир, о котором раньше только мечтал, он реальный, он совсем рядом и даже открыт для меня. Я остановился, уже приоткрыв дверь в этот мной неизведанный зовущий мир. Уже увидел свет и почувствовал аромат райского сада, но вернулся. Струсил?

Я повернулся на живот. Вот губы её, её груди… и…

Вот на этом диване… Я просто оказался не готов к тому, что это может произойти. Всё слишком неожиданно. Всё как-то, словно само собой, без моего участия. А я хотел сам управлять. Я сам хочу понимать, что я делаю.

И чтобы… чтобы она не боялась.

Я встал, и ещё неодетый, и босой, едва выйдя из сортира, взялся звонить ей. Как и обещал…

Разочарование и какой-то холод овладели мной. Уехала. Не знала вчера, значит? Чайник на кухне шумит всё громче.

Сказала, что любит меня. Так сказала. А я ничего не ответил на это. Она не спросила даже. Ей не важно? Как это может быть не важно?..

Я насыпал чай в чайник. Чёрно-коричневая пыль облачком поднялась внутри чайника, я сбил её кипятком. Что съесть-то?..

На улице холод ужасный. Вчера я не заметил, что была за погода, а сегодня и снегу намело, и мороз потрескивает стволами деревьев на старой аллее, по которой я иду домой из больницы. Мама повеселела, вышла ко мне в вестибюль, говорила, рассказывала про соседок по палате. Вчера ещё никого не было, из-за праздников всех отпустили, а наутро уже вернулись. Три бабуси. Одна с астмой, другая с желудком, третья с давлением и бронхитом.

– Сегодня капельницы будут?

– Не знаю, уколы ставили.

– Что принести, мам? Магазины завтра откроются, что купить?

– Тут хорошо кормят, не волнуйся. Деньги там под салфеткой ты бери, а то пока выпишут теперь…

Так и пошёл я домой, размышляя, что бы лучше купить маме завтра. И чувствуя себя куда более одиноким, чем когда-либо. Оказывается, я не был один до сих пор. Мама и Майка, а теперь обе они… Почему ты уехала так…

А ведь на даче у них есть телефон. Почему не звонит? Или звонила? А меня не было…

А может ей противно то, что случилось вчера?! Виду не показала из жалости, а теперь… теперь не хочет меня видеть.