Татьяна Иванько - Говорит и показывает

Ю-Ю достаёт снедь, что мы набрали с собой, что-то относит на кухню, что-то оставляет здесь.

– Столько еды! Это неделю можно здесь сидеть, – усмехнулась я, вешая свою тёплую куртку на крюк.

Ю-Ю смеётся:

– Соскучисси! Но я с тобой просидел бы.

– А где шампанское? Ты обещал.

– В снегу, где ещё. Я хоть раз не сделал, что обещал? – смеётся Ю-Ю.

И снова никто не открыл мне. Никого нет. Куда они теперь делись? То дядя Илья мне открывал несколько раз и говорил, что Майка то спит, то ушла. А сегодня и вовсе никого нет.

Но когда я уже отходил от дома, кто-то окликнул меня. Это наша директорша Татьяна Павловна, бабушка Майкина.

– Вася? Ты? Что же не заходишь, Василий? Поссорились что ли?

Я смотрю на неё. Поссорились? Может быть, мы поссорились? А я не понимаю до сих пор. Она пожалела меня, всего-то, а потом ей стало противно. Сказать стесняется, ведь мы дружили так долго…

– Да мы…

– Ты заходи, Вася. Они на дачу поехали, задержались что-то, но к одиннадцатому вернуться точно.

Опять на дачу… Что там делать зимой?

На огонь, действительно, можно смотреть бесконечно. Тем более что от него такое приятное тепло волнами плывёт к лицу, к моим поджатым коленкам.

Я протянула руку к бокалу с шампанским, что стоит на подлокотнике кресла. Сквозь напиток красиво играет пламя, если посмотреть на просвет, вверх от дна бегут ниточки мелких пузырьков, как лесенки, по которым взбираются невидимые шампанские Мюнхгаузены. Оно немного щиплет язык, и голове, и груди легко и приятно.

– Я прочитал твой стих, что ты написала в Новогоднюю ночь, – сказал Ю-Ю, закуривая, и поглядел на меня.

– Утром уже, – уточнила я.

Ю-Ю тоже сел в кресло, рядом с моим, и мы, почти как Холмс с Ватсоном, сидим и смотрим в огонь. Да ещё свечи вокруг наставили.

– Утром. Мне показалось или… что-то было, Май?

– Что-то, – проговорила я. Что сказать? После того, что Вася исчез, я не знаю, что было.

Ю-Ю затянулся сигаретой так смачно, что я поглядела на него:

– Дай мне.

– Тошнить будет.

– Ну, дай попробовать? – я протянула руку.

– Будто не пробовала ни разу, – усмехнулся Ю-Ю, протянув мне пальцами сигарету так, что мне осталось только подставить свои пальцы.

– Ни разу, можешь не верить.

– Сильно не затягивайся сразу, – Ю-Ю смотрит на меня.

Я затянулась чуть-чуть, не почувствовала ничего, только горечь на языке, потом посильнее и, конечно, закашлялась, дым вцепился в горло как десяток злых черных котят. Ю-Ю засмеялся:

– Давай назад, куряка!

Я отдала. Ю-Ю затянулся ещё раз и затушил её.

– У меня есть кое-что другое. Раз уж развращаю тебя тут без контроля взрослых… Покурим травки? – глаза щурятся так хитро.

Вот это уже я удивилась, такого я не ожидала. Ю-Ю поднялся как ни в чём, ни, бывало, вышел в прихожую и вернулся пачкой «Беломора». Но вместо спичек в коробке, что он открыл ловким движением пальцев, оказался какой-то травяной порошок. Ю-Ю размял беломорину, вытряс из неё табак в камин, получилась пустая папиросина. В неё он и натряс порошка из коробка, закрутил кончик, ловко и даже как-то сексуально, вертанув его губами. Посмотрел на меня, держа косяк пальцами торчком.

– Готово. Не передумала?

Я улыбнулась, выходит даже как-то занимательно. Он прикурил его от спички, вдыхая дым сквозь зубы, и держа в себе где-то, будто на полдороги. Потом выдохнул тихонько и медленно, не как сигаретный и запах у этого дыма другой.

– Ну… ничё… Держи, неофит.

Я взяла, постаралась повторить, следуя его указаниям. Он засмеялся:

– Волосы не подпали, кукла! – и откинул их мне ласковой ладонью от лица.

Этот дым отличался по вкусу от сигаретного, но я не могу ещё понять, нравится он мне или нет. Тогда я попробовала затянуться ещё, и ожидаемо закашлялась от слишком горячего и кусачего дыма, тут же впившегося мне в язык и бронхи.

– Давай, не форсируй! – Ю-Ю забрал косяк, дотлевший уже до половины.

Он затянулся снова. И снова выпустил дым. И смотрит, улыбаясь, глаза мерцают здоровенными зрачками. Я таким красивым его ещё никогда не видела.

– Иди сюда, паровозик сделаем, – сказал он, поманив меня.

– Что сделаем?

– Увидишь, слушайся и всё, – улыбается он синющими глазами.

Он притянул меня к себе близко, и, снова затянувшись, выдохнул мне поток дыма на приоткрытые губы, так, что получается, я вдохнула его выдох… Это получилось как-то необычно волнующе. Его большие зрачки и лицо так близко. Мы всегда близки, но так близко ко мне он не был. Это похоже на поцелуй. Я так и сказала.

Ю-Ю засмеялся, косяк почти догорел, он посмотрел на него, назвал «пяточкой», затянулся, сипя, в последний раз и бросил в камин.

– Похоже. Но в том и смысл.

Он повеселел заметно, наверное, это то, что называется «приход», но я не чувствовала ничего подобного. Шампанского мы выпили на двоих бутылку, ясно, что я пила раз в пять меньше, но всё же лёгкое кружение было в голове. От этого действа я не чувствую ничего. Кроме самого действа ничего особенного. Ю-Ю опять смеётся.

– Это потому, что ты в первый раз.

Я снова подняла ноги на кресло, посмотрела на него, ставшего просто необычайно красивым сейчас, то ли, потому что свет огня украшает и комнату и нас, то ли похорошел, опьянев.

– И часто ты…?

– Курю? Нет. В институте в последний раз. Для тебя и запасся. Ещё выпьешь?

– Выпью. Шампанское приятно пить.

– Если закружится голова, скажи, значит, хватит.

Он принёс ещё бутылку с крыльца, где прикопал их в снегу.

– Сколько их там?

– Шесть бутылок – немного, – засмеялся он. – Ты бы поела.

Есть и правда было что. Мы привезли с собой копчёную курицу, салат сделали из крабов, икру и красную, и чёрную, тоже не переводились в доме. И копчёную колбасу, которую я всегда любила, даже оливки, что, бывало, редко на столе и мне стали нравится только в последний год. Лимон мы порезали с сыром, я уже не говорю о мандаринах, апельсинах и тёмно-красных твёрдых яблоках.

Вообще, Ю-Ю оказался на удивление хозяйственным, даже домовитым, всё толково собрал, и салат резал красиво, мелко, посуду расставлял с удовольствием, я почти ничего не делала. Дома за спинами Марь Иванны, бабушки и мамы он не проявлял этих качеств, тем приятнее было их в нём обнаружить.

– Ты всё умеешь так хорошо делать, – сказала я, подставляя бокал под бутылку, над горлышком которой, как над вулканом, ещё курится дымок.

– А что ж ты думаешь, я только и могу, что болтаться? – засмеялся он, наливая мне радостное вспенившееся вино.

– Вовсе я не думала ничего такого.

Всё же пролилось немного на пол.

– Конечно, не думала. О замшелом пожилом дядюшке чего думать! – засмеялся он, наливая и себе.

– А другие наркотики ты пробовал? – спросила я, внимательно наблюдая, что он ответит. И как. Соврёт или нет.