Владимир Тиссен - Марьина исповедь

Родился Аполлинарий Матвеевич в семье героя Крымской войны Матвея Алексеевича Гирина, получившего за боевые заслуги от государя императора чин дворянства и небольшое имение Дятлово в Рязанской губернии. Дабы укрепить свой статус материально, Матвей Алексеевич венчался с дочерью купца Каширина, Анной Михайловной. Первенцу имя дала супруга и назвала в честь батюшки-благодетеля Михаилом, а вот право дать имя второму сыну выпало Матвею Алексеевичу. Оставив службу в чине полковника, Матвей Алексеевич увлёкся древнегреческой мифологией да дворовыми девками, хотя второе, мой нравственный Читатель, к нашему повествованию никакого отношения не имеет. Решение назвать новорождённого Аполлоном, именем сына Зевса, которым он восхищался, пришло задолго до родов, но вот озвучить это решение отставной полковник осмелился только после того как взял младенца на руки.

Тут восстала Анна Михайловна: «Чего это ради я ребеночка девять месяцев вынашивала, опосля в тяжёлых потугах рожала, чтоб Вы его заморским именем нарекали?» Уважение проявили обоюдное и стал Аполлон – Аполлинарием. Случилось это событие в октябре 1867-го года.

С тех пор Аполлоша значительно подрос, стал Аполлинарием, а затем и Матвеевичем и к своим 43-м годам выглядел довольно упитанным надворным советником. Он был уверен, что давно достиг ранга советника с приставкой «коллежский» и с окружающими вёл себя соответственно. За последние годы он сильно раздался вширь, так что одежда, покупаемая на размер больше, через год уже была мала. Лицом Аполлинарий Матвеевич был копия папенька: взгляд бульдожий, губы толстые, нос массивный, глаза выпуклые, вложенные в слегка провисшие веки, лоб узкий, с высокими залысинами, заканчивающимися на затылке, полные щеки украшали кучерявые бакенбарды, превращающие овал лица в круг. И поддерживал весь этот пейзаж солидный двойной подбородок.

Одевался он всегда опрятно, хотя из-за чрезмерной полноты и потливости верхняя пуговица рубашки всегда была расстёгнута, а галстук приспущен и сдвинут.

Опрятность моего подопечного – это в наибольшей степени заслуга его супруги Эммы Христиановны. Здесь, мой любопытный Читатель, мы вынуждены копнуть поглубже. Родитель Эммы – Христиан Хазенфуз, учитель танцев и знаток великосветских манер из Гамбурга, человек небогатый, но очень предприимчивый, женился на одной из самых красивых девушек города Киля, Юте Шнайдер. Пообещав молодой швее, что она оставит свой гешефт и будет заниматься только домом и детьми, а также посулив ей золотые горы, в 1883-м году он перебрался в Россию и поселился с семьёй в Санкт-Петербурге. Эмме по приезду исполнился год.

Поначалу всё шло как по маслу, но за десять лет северная столица окончательно перевоспитала предприимчивого иностранца. Проигравшись в карты, он залез в долги, потом снова проигрался и, не пережив отчаяния и оскорбления кредиторов, вскорости застрелился, оставив семью по уши в долгах.

Вернуться в Германию Юте не позволили, кредиторы в судебном порядке отобрали паспорт. Ей ничего не оставалось, как выплачивать по мере возможности долги, вернувшись к своему привычному ремеслу – швейному делу, которому обучила и маленькую Эмму. Нужно отдать должное родителям: к десяти годам Эмма впитала хорошие манеры, которыми обладал её отец, а аккуратности матери мог бы позавидовать самый изысканный дом Петербурга.

Гирин, живший в своё удовольствие, жениться не собирался, это был как раз тот случай, когда можно сказать: «Вынудили обстоятельства». Перед его тридцать третьим днём рождения пришла ужасная весть из родительского дома: скончалась Анна Михайловна. Отец призывал Аполлинария Матвеевича в срочном порядке прибыть в Дятлово. Завершив за два дня все неотложные дела, он покинул столицу и застал отца в постели. После смерти матушки Матвей Алексеевич сильно сдал. Появление сына его не обрадовало, на протяжении последних восьми лет тот не соизволил ни разу появиться в родовом гнезде и к тому же опоздал на похороны матери.

– Что смотришь? Думаешь, я тебя здравствовать буду? – сурово процедил отец.

– Здравствуйте, папенька, – вытирая лоб платком, виновато произнёс Аполлинарий Матвеевич. – Да дела всё, дела-с.

Сейчас он выглядел как Аполлоша, который ещё ребёнком бегал по этому дому.

– Какие дела-с? – вскипел отец, – маменька померла и даже к похоронам ты не соизволил успеть? А ведь мы тебя ждали.

– Как телеграмму получил, так сразу, – пробормотал Аполлинарий Матвеевич.

– Не ври мне! Я знаю, сколько почтовые до Питера бегут, а у тебя всё дела-с!

– Виноват, но ни минуты не медлил-с, вот в чём был, в том и приехал, – раскаиваясь, он развёл руками.

– Шляпу-то сыми, – немного остыв, сказал отец, – да и плащ тоже, разговор у меня к тебе сурьёзный имеется.

Сняв шляпу и плащ, Аполлинарий Матвеевич присел на краешек стула возле постели больного, кротко сложив руки на коленях. В его намеренья не входило говорить, он должен был только кивать и соглашаться со всем услышанным.

– Я скоро умру, – сделав сиплый вздох и не увидев никакой реакции, Матвей Алексеевич добавил: не возражай, матушка зовёт, сон видел. Имение и земли, это две трети наследства, остаётся Михаилу, он служит, но родительский дом не забывает, и семья у него крепкая, и внуки часто у нас гостят. Всё он делает правильно. Заслужил! А ты! – опять разгорячился отец, тряся указательным пальцем. – Исполняю последнюю волю матушки: передать тебе одну треть в ассигнациях и ценных бумагах, но только после рождения первого внука или внучки. Жениться тебе нужно, нагулялся, хватит. Имею одно условие уже от себя, – немного остыв, проговорил он, – чтоб до моей кончины венчался ты в церкви нашего прихода, чтоб отец Павел тебя, дурня, венчал. – Матвей Алексеевич на секунду задумался и добавил: Так в завещании и прописал. Не будет внуков через год, всё Михаилу отойдёт. – И уже совсем слабо: Хотела матушка, чтоб и с твоей стороны род продолжался. Времени у тебя как коса состригла. Успеешь на благословение, и меня порадуешь, и матушку, царство ей небесное.

Уже возвращаясь в Санкт-Петербург, Гирин взвешивал все «за» и «против», положив на одну чашу весов свободу и своё скромное жалование, а на другую – женитьбу и богатое наследство. Да, мой расчётливый Читатель, тут сколько ни взвешивай, а вторая чаша была потяжелее, открывались новые перспективы, да и жалование, хоть и скромное, оставалось в кармане. А женитьба – ну тут, как говорится: «Стерпится, слюбится».

Дело оставалось за малым, нужно было срочно найти невесту. Здесь холодный расчёт привёл к правильному решению. Он хорошо знал семью Хазенфуз, знал их проблемы и, что греха таить, ему нравилась Эмма Христиановна. В ту пору ей уже исполнилось восемнадцать, гены сыграли своё дело, она была стройна, очень привлекательна, недурно воспитана и, главное, он мог ей предложить совсем другую жизнь.