Алексей Федотов - Сенявин

Фрагмент письма Потёмкина-Екатерине. Документ РГАДА.

1 сентября в Севастополь прибывает 50-пушечный корабль « Святой Павел » под командой капитана 1 ранга Фёдора Ушакова. Не осталось никаких сведений о заходе этого корабля в гавань. Всё прошло буднично, потому что корабли Севастопольской эскадры только что возвратились из плавания и стояли на якорях, а команды занимались разоружением судов. Ушаков остановил свой корабль у входа в Южную бухту. Контр-адмирал Макензи приказал своему адьютанту лейтенанту Сенявину готовить катер. Они прибыли к новому фрегату и поднялись по трапу. Капитан 1 ранга Ушаков отдал честь и передал написанный рапорт. Макензи был немного не доволен поведением капитана-героя « укротителя чумы в Херсоне ». Это немного пренебрежительное отношение к старшему по званию увидел при первой встречи и Дмитрий Сенявин. Между ними как мы видим по всей жизни пролегла какая-то неприязнь. По уставу Ушаков должен был лично прибыть на берег для доклада командиру порта.

В Херсоне летом были спущены на воду два новых корабля это 66-пушечный линейный корабль « Мария Магдалина » (командир, капитан 1 ранга Вениамин (Тиамин) Тиздель) и 54-пушечный фрегат « Св. Георгий Победоносец» (капитан 1 ранга Петр Петрович Клавер). Эти корабли строил корабельный мастер бригадирского ранга Семён Иванович Афанасьев.

Контр-адмирал Макензи на должности командира порта из-за слабого контроля сверху постепенно расслабился и становился разгульным человеком. Князь Григорий Потёмкин инспектирующий Севастополь остался довольным строительством порта и городом. Адъютант вице-адмирала Сенявин во всём старался хвалить своего руководителя. После отъезда Потёмкина лейтенант Дмитрий Сенявин часто в ущерб государственным делам вынужден был сопровождать своего начальника на разные выезды к частным лицам Крыма. Вот как он описал одно из застолий: «…случились в Георгиевском монастыре похороны супруги графа В. В. Каховского. Граф, не желая иметь из посторонних никого участником горести своей, он никого и не просил на похороны, но адмирал мой, узнав только о том, тотчас в коляску, меня посадил с собою, и мы прискакали к самому времени погребения. От начала и до конца печальной сей церемонии адмирал горько плакал, потом всех, кто тут случился, просил к себе обедать. Граф отказался, а отец Дорофей, архиепископ Таврический, охотно приехал и еще несколько других чиновников. Сели за стол, певчие пели самые умилительные концерты, а музыка играла подобно им самые трогательные шутки. До половины обеда все были в глубоком молчании, а если и начинали говорить, то не иначе как с сердечным вздохом и весьма тихо. Между тем вино наливалось в рюмки безостановочно, и под конец обеда заговорили все громко, шутливо и даже с хохотом, встали из-за стола, готовы уже были и потанцевать. Адмирал при поцелуе руки у владыки Дорофея благодарил за посещение и просил позволения спеть певчим песенку. Владыко при тяжком вздохе благословил певчих и сказал адмиралу: «И вправду, ваше превосходительство, не все же горе проплакать и протужить, скоро ли, коротко, и мы отправимся вслед за покойницей. Певчие запели отборные сладострастные малороссийские песни, музыка загремела, и пошла потеха. После кофе и ликеров адмирал весьма вежливо спросил отца Дорофея, не противно ли будет, если сегодняшний вечер посетят дамы и танцевать. Благочестивый отец отвечал, что ему весьма приятно будет видеть дам и девиц, забавляющихся весело и приятно. Посмотрите теперь на эти проказы: поутру – плач, а ввечеру – бал. Не правда ли, что адмирал наш был весельчак и проказник» .

Осенью, когда в Севастополе объявилась ревизия, посланная Потемкиным, к тому времени являвшимся главнокомандующим Черноморского флота. Контр -адмирал Фома Макензи сказался больным и устранился от проверки уехав в свой хутор на горах. Вся работа с проверяющими легла на плечи Дмитрия Сенявина. Государственная ревизия обнаружила крупные недостачи, и высочайшим повелением « главный командир » должен был привлечен к ответственности « за неправильное расходование казенных сумм ». Всего на год для строительства и содержание порта было выделено « 607 049 рубля 20 копеек » очень большие деньги на то время. Пока не было ещё никакого решения он оставался на должности.

Автограф Потёмкина из письма Екатерине. Документ РГАДА.

В ноябре вице-адмиралу Якову Сухотину в Херсоне пришла почта из столицы с наградами. Он пересылает с нарочным офицером орден « Св. Владимира » 4 степени в Севастополь капитану 1 ранга Фёдору Ушакову « за успешную борьбу с чумой ».

17 ноября 1785 года 66-пушечный линейный корабль « Мария Магдалина » и 54-пушечный фрегат « Св. Георгий Победоносец» пришли из Херсона. На этих кораблях вместе с экипажем прибыли семьи командиров Тизделя и Клавера. Вот как позже вспоминал Вениамин Тиздель: « В новостроющемся городе Севастополь не было для нас квартир, а потому до декабря мне пришлось жить на корабле с семейством, что признаюсь не совсем удобно, и так как погоды стояли очень холодныя, то 6 декабря я переехал в маленький собственный домик адмирала Макензи за 10 рублей в месяц, что, как он сам говорил, сделал только для земляка. Он посоветовал мне строить дом, и для того приказал моим людям колоть и носить каменья». Свой корабль капитан 1 ранга Тиздель поставил в бухте на Северной стороне, там же начал строить казармы и дом. Его жена Сарра с маленьким сыном так же переехала в дом контр-адмирала, но вскоре малыш умер от простуды. Строительство города и порта продолжалось. Возникли на окраинах матросские поселения такие как слобода Корабельная, Артиллерийская, Карантинная. На возведенных береговых батареях и на мысах в земляных укреплениях солдатами пехотных частей было установлено 53 орудия.

В Херсоне произошли изменения. Вице-адмирал Яков Сухотин справился с чумою, построил корабли и просил Потёмкина отпустить его лечиться в Санкт-Петербург. На его место назначили капитана 1 ранга Николая Семёновича Мордвинова главным командиром Черноморского флота, именовавшимся в тот период старшим членом Черноморского Адмиралтейского правления.

Наступила зима и дел по флотской части стало меньше. Контр-адмирал Фома Фомич Макензи, подводя итоги прожитого года решил созвать всех капитанов в своём большом доме в Южной бухте для встречи Нового года. Вот как вспоминал конец и начало нового Дмитрий Сенявин: «…31-го декабря, во весь день было веселье у адмирала Макензи. После роскошного обеда – прямо за карты и за танцы; все были действующие, зрителей никого, и кто как желал, тот так и забавлялся. За полчаса пред полночью позвали к ужину; в последнюю минуту, пред новым годом, рюмки все налиты шампанским, бьет двенадцать часов; все встали, поздравляют адмирала и друг друга с Новым годом; но адмирал наш – ни слова; тихо спустился на стул, поставил рюмку, потупил глаза в тарелку и крепко задумался. Сначала всем показалось, что он выдумывает какой нибудь хороший тост задать; а после скоро приметили, что пот на лице его выступил, как говорится, градом; все начали его спрашивать, что вам сделалось, что вам случилось? Адмирал, сильно вздохнув, сказал; „мне нынешний год умереть, 13 нас сидит за столом“. Тут все пустились уверять его, что эти приметы самые пустые; все рассказывали, что со всяким это случалось по нескольку раз, и все остались не только живы, но и здоровы; наконец, адмирал заключил, что умереть надобно, необходимо, но надобно также и рюмку свою выпить, благодарил всех и всех поздравил с Новым годом и рюмку свою выпил начисто, как бывало с ним всегда. Встали из-за стола, принимались веселиться, да как-то все не клеилось. Адмирал мой сделался очень скучен, однако, не оставил, между тем, чтобы не нарядить себя в женское платье и представить старую англичанку, танцующую менуэт; это была любимая его забава, когда бывал он весел. Скоро все с бала разошлись (потому разошлись, что тогда во всем Севастополе было всех экипажей одна адмиральская коляска, да корабельного мастера одне дрожки, на столбиках, которые в Москве называются войлочки). На другой день адмирал был очень скучен; вечером только у графа Войновича несколько развеселился, остальные святочные вечера проводили довольно весело и так весело, что адмирал мой забыл было, что недавно ужинал сам-тринадцатым. Как вдруг, 7-го числа, на вечере, адмирал занемог, а 10-го, поутру, скончался; мне сердечно было его жаль».