Алексей Федотов - Сенявин

Флот Османской империи в составе 3 линейных кораблей, 4 фрегатов, 4 бомбардирских кораблей, 14 канонерских лодок подошёл к Кинбурну и в течение нескольких дней обстреливал наших солдат. 1 октября турки начали высаживать десант (до 5000 человек) под командованием янычарского Сербен-Гешти-Эюб-аги. Сразу после высадки командующий турецким флотом капудан-паша Гасан приказал отвести корабли, чтобы его войска не надеялись на эвакуацию и флот стал поддерживать нападающих огнём. Командующий нашим войсками граф Суворов приказал не отвечать на огонь турок. Когда, при полном нашем безмолвии, турки вырыли 15 рядов окопов и были в одной версте от крепости, Суворов спокойно построил 6 батальонов и пять рот пехоты в шахматном порядке в две линии, а конницу поставил южнее, вдоль берега. Он шел с войсками в первых рядах, пеший так как его лошадь была ранена. Несколько турок бросились на него, но рядовой Новиков одного застрелил, другого заколол, остальные бежали. Отступавшие гренадеры заметили Суворова; кто-то закричал: « Братцы, генерал остался впереди », и все как один бросились снова на турок. Окопы один за другим начали переходить в наши руки. Генерал Александр Суворов был ранен картечью ниже области сердца и потерял сознание. Казалось, все было потеряно. Но огонь турецкого флота был ослаблен дерзостью мичмана Джулиана Ломбардавыходца из Мальты; турки приняли его галеру за брандер и быстро начали уходить.

Штурм Кинбурна. Гравюра 18 века.

В начале он заметил, что от Очакова идет 8 вражеских судов и у нашего мичмана быстро созрел план. Нет ничего хуже для деревянного парусного корабля, чем пожар. Именно поэтому на турецком флоте всегда опасались брандеров, целью которых было поджигать и взрывать. Под такое судно мичман Ломбард решил замаскировать свою галеру « Десну ». Всё случилось так, как и ожидал Джулиано. Увидев мнимый брандер, турки бежали. Во время суматохи одно турецкое судно пошло ко дну, а другое получило сильные повреждения. Немедля были двинуты четыре роты из обоза и крепости, и тут же прискакала находившаяся за 36 верст от Кинбурна легкоконная бригада, вызванная утром. Свежие войска пошли бурным прорывом. Конница рубила в лоб, пехота штыками шла с севера, казаки с юга. Артиллерия картечью била почти в упор «…солнце было низко; из замка прибыло 400 наихрабрейшей пехоты; вдоль лимана приспевшая легкоконная бригада вломилась в их середину; пехота справа, казаки слева, от Черного моря, – сжали варваров. Смерть летала над головами поганых!» .

Наша пехота брала один за другим турецкие ложементы. Османцы оказывали яростное сопротивление « они как тигры бросались на нас и на наших коней, на саблях и многих переранили ». Когда до конца косы оставалось пол версты турки пошли в последнюю контратаку. В это время Суворов был вторично ранен в руку, « есаул Кутейников мне перевязал рану своим галстуком с шеи; я омыл на месте руку в Черном море ». Ближе к вечеру турецкий десант был сброшен в море, «осталось нашим только достреливать варваров в конец. Едва мы не все наши пули разстреляли; картузов осталось только три. Близ полуночи я кончил истребление ». Нашей артиллерией руководил капрал Шлиссельбургского полка Михаила Борисов . Наши потери в этой битве было около 300 человек. Турецкие потери установили по показаниям пленных. Они составили « побитых с их стороны более 2000, утопших в воде за 1000, почти столько же раненые и отводы изнуренные, коих уже померло с 200, а останется всего разве с 500 ». Трупами была усеяна вся Кинбурнская коса. Эта победа стала первой крупной победой в войне. Турки отошли назад дальше Варны на 70 километров в бухту Чинган-Скилеси и больше не появлялись у Очакова в этом году.

Свидетелем этого сражения оказался капитан-лейтенант Дмитрий Сенявин, как раз находившийся в пути к Херсону и прибывший на своём боте к этим местам: «…сентября 29-го рано поутру у острова Ад (что ныне Березань), показались турецкие 11 кораблей, 8 фрегатов и мелкие военные суда. Подошли к Очакову и установились на якорь. Турки пришли взять Кинбурн, и у кого же взять? – у графа Суворова, который сам поставлял себе священным долгом за веру свою и у врагов Государя своего, где и как возможно побольше приколоть. 1 октября турки начали высаживать десант на оконечность косы. Граф Суворов приказал всей артиллерии зарядить одним ядром с картечью, полевые орудия поставить перед стеною крепости, прикрыть турами и также зарядить картечью. Но не палить, пока турки не подойдут на картечный выстрел. Турки пустились на приступ. Крепость не палит. Они остановились, изумленные, думали и рассуждали, почему не стреляют по ним. Решили-пушки не заряжены, а, быть может, их и нет. Только подбежали- наши сделали залп. Турки дрогнули назад. Три раза подступали, даже вскакивали на наши пушки. После четвертого отбоя граф Суворов вывел войска из крепости, бросился на турок. Их гнали, кололи беспощадно, топили суда. Граф Суворов при сражении был ранен. По окончании дела обмывал раненую шею на взморье и, конечно, не без намерения позволял отличным гренадерам драть себя за ухо и поздравлять с обновкой».

Узнав о несчастье Севастопольской эскадры Екатерина Алексеевна пишет записку Потёмкину: « Отпиши ко мне, правда ли, что турки и прочие недоброжелательные разславляют, будто корабль „Сл. Екатерины“ у них в руках, и они будто его взяли у дунайского устья, и будто Войнович на шлюпке с оного съехал? Пожалуй, переименуй сей корабль, буде он у нас. Не равен случай, не хочу, чтоб злодеи хвастались, что „Сл. Екатерины“ в их руках». После ремонта этот корабль стал называться « Преображение Господне » и принимал участие во многих сражениях.

Расстроенный Григорий Потемкин после того, как к нему прибыл Дмитрий Сенявин и рассказавший всю историю похода Севастопольской эскадры пишет письмо Екатерине: «Матушка Всемилостивейшая Государыня. Естли бы Вы видели мои безсменные заботы и что я ночи редкие сплю, Вы бы не удивились, что я пришел в крайнюю слабость. Уничтожение флота Севастопольского такой мне нанесло удар, что я и не знаю, как я оный перенес. Слава Богу, что люди не пропали. Слава Богу, что не прибило их к неприятельскому берегу и что не было на то время турецких судов в море, как они ходили без мачт. Флот надолго теперь без употребления, но, по крайней мере, люди могут быть употреблены».

Императрица Екатерина получала различные сведения от послов и знала, что турки тоже понесли потери в кораблях и как могла, утешала Потемкина: «Потеря флота Севастопольского не тебе одному нанесла удар, я сие нещастие с тобою делю… Конечно, луче было, есть ли б равноденствие пропустили, но что делать? Что зделано, то зделано. Разве буря лишь была для нас, разве туркам она вреда не нанесла? Очаковской эскадре разве от бури ничего не зделалось?»