Николай Жданов-Луценко - Наследники и оборотни Империй. Конспирологическая повесть

Тужуркин понял, что он поставил не на тех, и его миссия в Китае завершена…

После Хабаровского трибунала японские «врачи-отравители» из «Отряда 731» и «Отряда 100» были этапированы не куда-нибудь, а в старинную дворянскую усадьбу Воротынских в городе Чернцы Лежневского района Ивановской области. И хотя они были «мелкой рыбёшкой» (основные фигуранты, включая директора «фабрики смерти» Сиро Исии, благополучно добрались до Японии и избежали ответственности за свои чудовищные преступления), тем не менее, санитар-лаборант Юдзи Курусима и санитар-практикант, ефрейтор Норимицу Кикути из 731-го наряду со старшим унтер-офицером Мимото и поручиком Хирадзакура из «сотки» попали в элитный генеральский спецлагерь №48, где в 20-е годы в помещичьем доме помещался санаторий железнодорожников «Войково» по имени террориста и соратника Ленина Петра Войкова. Это уникальное учреждение находилось всего в тридцати километрах от города Иваново и в трехстах – от Москвы. Да, из 731-го были ещё майоры Оноуэ и Карасава, а также подполковник Ниси, но и они были лишь старшими офицерами, но не генералами. Уровень «сидельцев» лагеря №48 был задан уже в 1943 году, когда туда перевели фельдмаршала Паулюса из тюрьмы в Спасо-Ефимьевском монастыре в Суздале (которую автор вместе с другими студентами-реставраторами демонтировал в 1972 году). А перевели сюда потомка Бисмарка, поскольку компетентным органам стало известно о секретном приказе Гитлера… выбросить десант, выкрасть фельдмаршала Паулюса и судить его в Германии по суровым законам военного времени. Суздаль был открытым местом, а вот Чернцы окружены глухими лесами, поэтому важного немца передислоцировали сюда.

Нашлось здесь место и для осужденных в Хабаровске японских военных преступников. Японцев привезли в Чернцы в сопровождении большой охраны в марте 1950 года. Это были представители высшего генералитета и старшие офицеры Квантунской армии, офицеры разведки, бывшие полицейские чины, члены так называемой бактериологической группы. Все военнопленные были осуждены в период с 1947 по 1950 год на 25 лет по статье 58 и на момент своего прибытия в лагерь уже перешли в категорию военных преступников. Значительной фигурой среди японцев являлся командующий Квантунской армией Отодзо Ямада. Весной 1956 года в лагерь прибыл ещё один примечательный узник. Это был старший сын бывшего премьер-министра Японии, член императорской семьи принц Фумитака Коноэ. Пробыл он в лагере недолго. В конце октября 1956 года Коноэ поступил в санчасть с жалобами на сильные головные боли, отсутствие аппетита и расстройство сна. И вскоре, как записано в медицинском заключении, принц скончался от обширного кровоизлияния в мозг. Произошло это буквально за два месяца до полной общей репатриации военнопленных из лагеря. Коноэ захоронили на местном кладбище. А в 1957 году вдова Фумитака Коноэ доставила тело мужа в цинковом гробу в Москву, там кремировала, а урну с прахом увезла в Японию. Японцы проживали в лагере в комнатах по 2—3 человека. При желании они могли гулять в парке, примыкающем к их корпусу. У японцев была своя санчасть с врачами-японцами. Также их лечением занимался и персонал советской санчасти. Японцы, как и военнопленные из числа немцев, участвовали в хозяйственных работах, занимались садоводством и огородничеством. Им была предоставлена возможность отправления религиозных обрядов и самостоятельной организации досуга. Они соблюдали свои государственные и национальные традиции. В первое время пребывания в лагере японцы несколько отличались своим поведением от немцев, с трудом контактировали с персоналом. Позже трудолюбивые и организованные японцы неплохо освоили русский язык и заслужили доброжелательное отношение персонала лагеря и администрации. Здесь даже не представляли, что проделывали с живыми людьми в Маньчжурии эти внешне невозмутимые и церемонные господа. А вот отношения с немцами у японцев оставались прохладными. Генералы вермахта проявляли к своим бывшим союзникам высокомерие, не считали их равными себе. Японцы с немцами не контактировали, хотя корпуса находились рядом. Немцы в общении были более раскованными, японцев отличала сдержанность. В кухне у них были свои предпочтения. Им предлагали на выбор хлеб или рис – они выбирали рис. Им нравилась треска, панированная в сухарях, и не нравился салат из ромашки. Ромашка не смогла заменить привычные для японцев хризантемы. По воспоминаниям очевидцев, условия содержания японцев были замечательными. СССР в то время придерживался конвенции по содержанию военнопленных. Вокруг корпусов была огорожена достаточно большая территория – парк бывшей барской усадьбы, где пленные гуляли…

Из материалов НКВД: «Среди пленных был юноша по имени Юдзи. Ему было всего 16 лет. В его обязанности входило считать, сколько зараженных мошек может упасть на человека с самолета». Юдзи Курусима был санитаром-лаборантом филиала отряда №731 и, имея специальную подготовку, принимал участие в культивировании бактерий холеры, сыпного тифа и других инфекционных болезней, а также в испытаниях бактериологических снарядов.

Курусима был самым молодым узником, как и одним из самых юных душегубов «Отряда 731». Его отобрал лично Сиро Исии, который курировал парня и считал, что тот далеко пойдёт. Именно этого санитара-лаборанта он откомандировал для связи с полковником Хисаси Уэмурой, у которого было задание Генерального штаба координировать работу трёх отрядов бактериологов и химиков в Маньчжурии. Юдзи был старательным, нравился Уэмуре, и в свою очередь считал их с Исии духовными отцами и учителями. Старик Уэмура даже рассказывал ему много историй о начале своей карьеры в русско-японскую войну, о работе в качестве разведчика в императорской России, а затем в Берлине вплоть до Первой мировой войны. Видимо, десятилетия молчания тяготили полковника и в лице юного Курусимы он обрёл благодарного слушателя, который как бы исповедовал его накануне ухода. Поэтому, когда советские войска подошли к Харбину, именно Курусима был последним, кто видел Уэмуру в торжественный момент совершения обряда самоубийства сэппуку. Полковник завещал юноше свой большой фамильный меч и наказал спастись и выжить, чтобы продолжить начатое дело во имя великого будущего Японии. Юдзи сжёг все свои бумаги, которые он методично вёл в «Отряде 731», однако решил вести дневник. Ему разрешили продолжать его и в спецлагере №48 при условии, что все записи не покинут пределы заведения. Сейчас Курусима перечитывал заметки 1945 года, сделанные в поезде, увозившем их из Харбина в сторону Кореи:

«…Вечером 16 августа, когда эшелоны задержались на станции Чанчунь, адъютанты обежали вагоны, известив, что „сейчас будет говорить его превосходительство начальник отряда Сиро Исии“. Генерал в сопровождении адъютанта со свечой в руках медленно шел вдоль вагонов и громким голосом обращался к собравшимся на платформе: „…Япония побеждена. Мы возвращаем вас на родину. Но при всех условиях вы должны хранить тайну „Отряда 731“. Если кто-то не сохранит её, то я – Исии – найду такого человека, где угодно, и разделаюсь с ним! Поняли?“ Свеча отбрасывала тень на лицо Исии, придавая ему зловещее выражение. Матери крепче прижимали к себе маленьких детей, ощущая леденящий душу страх, как если бы они увидели самого сатану…»