Иоанн Курмояров - Крещение Руси: мифы и реальность

Н. А. Полевой был далеко не единственным, кто оценил русское средневековье как время застоя и упадка. Так, например, проблема русской религиозности в контексте сопоставления России и Западной Европы появилась и в сочинениях П. Я. Чаадаева. Чаадаев, впрочем, как и многие другие светские историки и публицисты, автоматически перенес проблемы религиозности своего времени (сделав, между прочим, совершенно ложный и предвзятый акцент на сравнении социально-культурной атмосферы России и Запада) на историческую действительность русского средневековья. Естественно, что ничего хорошего из этого выйти не могло и, по его мнению: «…христианство, принятое от Византии, принесло на Русь мистику и аскетизм, в то время как в Европе оно стало двигателем социального прогресса…» [68]

В официальной историографии 30–40-х гг. 19-го века ведущие позиции занял М. П. Погодин. Его официальная точка зрения в отношении христианизации России звучит несколько мягче, нежели позиция Чаадаева, но по сути она представляет из себя то же самое: «Весьма характерной явилась его точка зрения на христианизацию Руси: «крестился Володимер, и сыны его, и вся почти земля Русская, мирно, беспрекословно, в духе кротости и послушания, не приняв в душу семен воздействия» [69].

Примерно в это же время в Московской духовной академии создавалась русская школа церковных историков. Но еще раньше, в 1805 году, уже была опубликована «Краткая церковная российская история» мирт. Платона (Левшина). Также развитию церковно-исторической науки способствовали труды митрополита Евгения (Болховитинова).

И все же расцвет церковно-исторической науки был связан с выходом в свет «Истории Русской Церкви» архиепископа Филарета (Гумилеского): «Филарет Гумилевский впервые ввел «исторический метод» в преподавание догматики и сумел пробудить у своих слушателей не только интерес, но и любовь к историческим занятиям… «История русской Церкви» Филарета была для своего времени событием (издана в 5 выпусках в 1847 и 1849 г.г.). Впервые вся русская церковная история была рассказана и показана как живое целое, от Крещения Руси и до 1826-го года, – и рассказана ясно и вдумчиво… Эта вдумчивость и вообще отличает Филарета как историка. Иногда это ему мешает. Ему трудно писать бесстрастно, он размышляет над событиями вслух. Ему трудно скрывать свои симпатии и антипатии. У. Филарета было почти болезненное чувство правдивости, отсюда смелость и резкость его суждений о прошлом, его отзывов о недавнем» [70]. Однако и это чувство праведности иногда изменяло архиепископу Филарету. Так, например, в своем описании синодального периода Русской Церкви он фактически повторил официальную фикцию, озвученную ранее Муравьевым. К сожалению и в рассказе о древнерусской истории Филарет, в большей степени, ограничивается описанием внешних событий, событиям же внутреннего характера (внутренней жизни в Церкви и обществе) он уделяет слишком мало места:

«Его «История», отличаясь фактической полнотой, не удовлетворяет требованиям современной науки. Автор стоит всецело на богословской точке зрения; явления русской церковной истории он рассматривает с их, так сказать, официальной стороны: излагает, прежде всего, подвиги святых мужей и иерархов на пользу русской церкви, а затем идет рассмотрение ересей и расколов как отклонений от правильного понимания православного учения. У него нет указаний на внутренний процесс восприятия русским народом истин христианства, а равно и на причины отклонения от церковного учения. Историю русской церкви преосвященный Филарет излагал с теми же приемами, с какими излагал политическую историю России Карамзин…» [71]Действительно, по общему мнению критиков работы архиепископа Филарета, главнейшим ее недостатком было: «…слабое освещение духовно-нравственной жизни народа и сосредоточение лишь на «церковно-правительственных факторах» [72].

В середине 19-го века проблемами русской истории (в том числе и вопросом взаимодействия христианства и язычества) занимались также митрополит Макарий (Булгаков), А. П. Щапов, Ф. М. Достоевский и т. д. Однако и эти мыслители не смогли (или не захотели) всесторонне раскрыть данную проблему и посему, описывая имевшее место в сознании русских людей двоеверие, более всего ссылались в своих трудах на трудность искоренения религиозных верований, которые, по слову митрополита Макария (Булгакова): «…существовали, может быть, целые века и тысячелетия» [73], а также на трудности, связанные с катехизацией (т. е. изучением основ христианской веры новокрещенными).

В этом смысле фундаментальная работа митрополита Макария вызывала, и до сих пор вызывает достаточно много нареканий со стороны историков 19-го, 20-го веков. Так, например, прот. Г. Флоровский писал: «У. Макария исторической перспективы вовсе нет. Он ограничивается повествовательным прагматизмом и дальше хронологического сцепления событий не простирается. Критика источников почти отсутствует. Макарий остается и в истории только собирателем известий и текстов. Его история не больше, чем «историографическая мозаика» (как отзывается о ней Η.Η. Глубоковский). Фактическая обстоятельность и есть единственное достоинство этого многотомного труда. Это памятник изумительного трудолюбия и благородной любознательности. И на известной ступени ученой работы фактическая обстоятельность есть действительный и важный шаг вперед. Но этим не искупается методологическая беспомощность. Гиляров-Платонов называл метод Макария «механическим». Вернее сказать, метода у Макария вовсе и не было. Его «история» написана без метода и без руководящей мысли. Это – история, написанная не историком. Историческому рассказу Макарий научился в процессе работы, и последние тома живее первых. Но метода он так и не приобрел…» [74]

Необходимо также сказать несколько слов об ученике, а впоследствии и друге преосвященного Филарета (Гумилевского) А. В. Горском (1812–1875). Хотя специфика его работ и не касается непосредственно рассматриваемого нами вопроса, все же характеристика задач, которые Горский ставил перед историками, очень близка автору данной работы: «Горский был не столько археографом, сколько историком в прямом смысле. Документы и памятники он воспринимал взглядом исследователя. И у него было продуманное историческое мировоззрение, своя философия русской истории…С этим и связан его постоянный интерес ко внутренней жизни самого церковного народа – как принималось христианское учение в быту и в жизни… И именно к урокам Горского восходит у Гилярова-Платонова такое определение задачи русского церковного историка: «изложить жизнь Русского народа как общества верующих.» В такой постановке и по сейчас история Русской Церкви еще не написана…» [75]