Анатолий Панков - Эх, хорошо в Стране Советской жить. От Сталина до Путина, от социализма до капитализма

У нас с тётей Клавой были очень тёплые отношения. Она относилась ко мне, как к сыну, дарила мне подарки. Особенно запомнились рубашка-матроска (мода была такая) и игрушечный револьвер с взрывающимися патронами. Навещала меня в Москве, когда мама уезжала в деревню. При этом она никогда не приставала с традиционными вопросами взрослых: а как ты учишься и т. п. Она просто по мере своих сил и возможностей заботилась.

Каким-то послевоенным летом она привезла в Сергиевку патефон и груду пластинок: Клавдия Шульженко, Леонид Утёсов, популярнейшие в те годы танцевальные мелодии… Тогда, после войны, это ещё было редкостью. С этих пластинок началось моё приобщение к музыкальной культуре.

Красивая, контактная женщина пользовалась неизменным успехом у мужчин. Но ей почему-то не везло с ними. Послевоенный выбор был невелик. Хорошие мужики не попадались, а если и попадались, то – женатые.

Помню, как летом 1946 года мы ехали с ней из деревни в Москву. С нами был ещё её младший брат Миша. Она каким-то способом сумела пристроить его в военно-музыкальное училище как… сына погибшего на фронте. В поезде к ней привязался офицер. Статный, красивый мужик. Тётя Клава попросила меня называть её мамой, но я не удержался в роли сынка, оговорился, выдал её незамужество.

На одной из станций парочка вышла прогуляться при вечерней прохладе. Поезд тронулся, а тёти Клавы нет. Поезд уже набрал ходу, уже миновал станцию, уже долго-долго едет, а её всё нет и нет. Миша по-деревенски безмятежно посапывал, не чуя беды, а я загрустил, глядя в кромешную тьму за окном и прикидывая, что же мы будем делать в Москве. Ведь нас вряд ли кто мог встречать, а своего домашнего адреса я не помнил. Прошла вечность, когда смеющаяся парочка наконец добралась до нас горемык. Оказывается, они успели вскочить на подножку последнего вагона!

Вспоминается и наше совместное дефилирование по одной из улиц подмосковного города Перово. Тётя Клава тогда работала парикмахером в здешней бане. До конца 1950-х годов Перово было пригородом столицы, и в нём, несмотря на массивную индустриализацию, ещё оставалось много одноэтажных домиков с садами. В одной из таких усадеб, в квартале между нынешними улицами Плеханова и Лазо, обитал её возлюбленный. Но он был женат и давно «не выходил на связь». Не знаю, тот ли это офицер из поезда, но что он был тоже военным – точно. Из зелени участка в нашу сторону раздался визгливый женский голос с отборным матом – кричала разобиженная жена спрятавшегося мужа (или его не было дома?). И мы ретировались.

В конце концов, интеллигентная красивая женщина вышла замуж за простого слесаря. Пётр Кузнецов тоже был на войне, но на короткой, восточной, с японцами. Помню снимок: он стоит в группе бойцов рядом с грузовиком. Где-то в Манчжурии. Понюхал ли порох на передовой, не знаю. Он не хвастал. Чем обаял тётю Клаву неказистый на вид рязанский мужичок, слесарь по сборке и ремонту эскалаторов метро? Трудно объяснить. Низкорослый, с неправильными чертами лица. Правда, выглядел он добряком и заботливым человеком. На первый взгляд.

Не знаю до тонкостей, как выстраивались его отношения с детьми. Что происходит в семье, обычно всегда стараются скрыть от посторонних. При мне ничего такого предосудительного в поведении главы семейства я долго не замечал: детишек не бил, не матерился при них… Но, судя по нервическим всплескам сына Володи, проблема отцов и детей была хронической. Возможно, несоответствие методов воспитания двумя родителями была даже острой. Как это нередко бывает в семьях, мама говорит ребёнку, что это делать нельзя, а папа: да пусть занимается, не мешай ему, и пошло и поехало…

Со мной дядя Петя был всегда приветлив. И даже оказывал некие знаки внимания. Именно он зародил во мне любовь к «тихой охоте». Как-то пригласил меня съездить за грибами. Мы встретились ранним прохладным утром на станции Чухлинка и первой электричкой уехали на станцию Железнодорожная за грибами. Сейчас это кажется удивительным: город Железнодорожный и грибы?! Но тогда электрички дальше не ходили. А на противоположной стороне от города, прямо за железной дорогой начинался густой хвойный лес. И там мы действительно нашли грибы. Немного, в основном сыроежки и молочайки, но это были мои первые настоящие живые съедобные грибы. Мама пожарила мою лесную добычу. Мы с опаской съели эти горьковатые грибы. Но не отравились. С тех пор я считаю себя грибником…

А накануне очередного моего дня рождения дядя Петя взял меня с собой на Птичий рынок, который тогда располагался на Нижегородской улице. Он купил мне щегла, клетку для него и корм. Если учесть, что мой отец специально к моему дню рождения ничего мне не дарил, и вообще третье августа никогда дома не был отмечен каким-либо торжеством, то это был знаковый пример внимания!

И всё же дядя Петя не стал моим любимцем. И виной тому он сам. Он был добряком лишь тогда, когда не пил и не скандалил с женой. То ли ревновал её, такую красивую и общительную, то ли не ощущал с её стороны достаточно тёплого отношения к себе. Он часто ругался с тётей Клавой, причём и при посторонних. И даже, случалось по пьяни, рукоприкладствовал. А поскольку я тётю Клаву любил, то и моё отношение к такому несдержанному супругу оставалось прохладным. Одних подарков мало для любви и уважения.

Тётя Клава уговорила бабушку, оставшуюся в деревне одной, продать избу и переселиться к ней в Москву. И жить старому человеку в городе полегче, и сможет помочь по уходу за малолетними детьми. Тем более что невозмутимая, терпеливая, никогда не повышающая голос бабушка умела ладить с детишками, и вечно орущий сыночек Володенька при ней без видимых усилий становился шёлковым ребёночком, милейшим созданием.

Бабушка не сразу согласилась на переезд в город. Да, она очень устала в одиночку возиться с хлопотным хозяйством. И годы брали своё. Но чтобы вот так сразу всё бросить? Бросить бурёнку и овечек? Бросить дом, где началась её семейная жизнь, где рожала и хоронила детей? Дом, где она, сельская рабыня, тем не менее, была Хозяйкой. А кем она будет в Москве? Служанкой?

Получилась потеря не только статусная, но и «идеологическая». Дядя Петя, как человек партийный, не разрешил бабушке взять в московскую квартиру икону Божьей матери, с которой она много лет втихомолку делилась своими радостями и горестями.

Переезд бабушки в Москву спокойствия в семье Кузнецовых не добавил. Семейные скандалы возникали и при ней. Причём порой и бабушке доставалось, когда она пыталась защитить свою дочь, увещевать зятя.

В моём дневнике за 1955 год неожиданно нашёл такую неприятную запись:

«22 марта. Днём пришла бабушка с моим шестилетним двоюродным братом Вовкой. Бабушка вскоре ушла, а Вовка остался у нас до вечера… С улицы пришёл Вовка, и я пошёл его провожать. “Вовка, ты почему остался у тёти Наташи?” – встретил нас вопросом отец Вовки дядя Петя. Вовка ответил, что спросился у бабушки. “А ты у меня спросился?” – крикнул дядя Петя. Вовка надулся, но ничего не сказал. Я стал играть с Надькой, сестрой Вовки, а дядя Петя, тётя Клава, бабушка и Вовка сели ужинать. Бабушка упрекнула дядю Петю (и справедливо), что ей пришлось разогревать ужин пять раз. Дядя Петя был пьяным и начал кричать на бабушку, что мол “ты развращаешь семью, из ума старая выжила, покушать как следует не дашь”. Я не думал, что партийный мог так кричать на старого человека да притом на тёщу. И вдруг со стола полетела посуда, вернее осколки, остатки пищи. Половинка тарелки чуть не заехала мне по лбу, я еле увернулся. Весь мой костюм был облеплен картошкой и капустой. Вовка заплакал, он был таким испуганным и жалким. Надя ничего не понимала, но глядя на Вовку тоже заплакала. Я сам сильно испугался и вышел на кухню. Только бабушка была спокойной, хотя дядя Петя стоял около неё и размахивал руками. Он хотел ударить её, но вдруг бабушка сорвалась с места и ударила дядю Петю в грудь. Он не ожидал такого удара, свалился на кровать, схватил подушки, но не удержался и хлопнулся на пол. Тут вмешался сосед Кузнецовых Лёнька, который не дал разгореться драке, которая могла произойти. Я решил уйти, ведь драка произошла в конечном итоге из-за моего прихода, которого не пожелал дядя Петя. Уходя, я сказал бабушке, что при случае, если дядя Петя будет продолжать буянить, то пусть приходит к нам в любое время».