Андрей Амальрик - Распутин

Генерал Богданович был ктитором Исаакиевского собора, а также автором и издателем «кратких, но от сердца идущих» монархических брошюрок, на которые он вымогал деньги и непосредственно у царя, и в Министерстве внутренних дел. В течение трех десятилетий салон Богдановичей посещался представителями столичной и провинциальной высшей бюрократии, церковниками, а затем и членами правых партий. Субсидии на салон получал он частью от Министерства внутренних дел, частью от дворцового коменданта В. А. Дедюлина, в придворной среде чувствовавшего себя не совсем уверенно и потому слегка заискивавшего перед монархическими кружками.

Богданович был настроен «антираспутински» с 1908 года, как только до него дошли слухи о близости «мужика» к царской семье, но кампанию против него повел с начала 1912 года, прежде всего в своих еженедельных письменных докладах царю. Сведения он получал от завсегдатая своего салона директора Департамента полиции С. П. Белецкого. По его же просьбе поручил Белецкий своему агенту журналисту И. Ф. Манасевичу-Мануйлову публиковать статьи, рисующие Распутина в дурном свете, — взятое им интервью, как Распутин водил голышом своих почитательниц в баню «смирять гордыню», перепечатано было в английских и французских газетах, положив начало известности Распутина как «Russia's greatest love machine».

He надеясь только на силу слова, Богданович задумал покончить с Распутиным более верными методами. Еще в феврале 1912 года, в связи со слухами об отъезде Распутина в Крым с царской семьей, написал он ялтинскому градоначальнику генерал-майору И. А. Думбадзе, что ему, «старику, с тех пор не спится, как удостоверился, что Распутин — бродяга, он успел совершить много зла и здесь и обещает возмутительно вести себя и у вас… Многие россияне уповают, что бесценный, неподражаемый Иван Антонович утопит грязного бродягу в волнах Черного моря». И. А. Думбадзе был действительно неподражаем: когда в 1907 году в него с балкона одного из ялтинских домов была брошена бомба, он не стал искать виновных, а приказал сжечь весь дом. В феврале Распутин поехал в Покровское, а не в Ялту, а с июля по декабрь Думбадзе был временно отозван оттуда. Но просьбы старика он не забыл и осенью 1913 года, когда царская семья находилась в Крыму и Распутин был вызван туда, телеграфировал шифром Белецкому: 'Тазрешите избавиться от Распутина во время его переезда на катере из Севастополя в Ялту". Белецкий передал телеграмму министру внутренних дел Н. А. Маклакову, спрашивал, что ответить, но тот сказал: «Я сам». Не знаю, доложил ли он царю, но эта попытка убить Распутина не состоялась.

У иеромонаха Илиодора влияние было уже гораздо меньше, чем у генерала Богдановича, но ненависти к Распутину пожалуй, больше. На совет Гермогена молиться владычице мира он ответил: «После помолюсь, а сейчас буду бороться». Начал он давать интервью газетчикам и бомбардировать проклятиями Синод, называя епископов «животными, упитанными кровью народной», — но интерес газет постепенно падал, как падает он ко всякой сенсации, а послания оседали в синодских архивах. Между тем жизнь во Флорищеве была не сладка, и в мае 1912 года, на четвертый месяц заточения, Илиодор попросил о снятии сана.

Феофан и Гермоген писали ему не делать этого — «с тех пор я Гермогена не знаю и знать не хочу», — закусил удила Илиодор. Синод постановил, как требует закон, «увещевать» его в течение шести месяцев. Илиодор гнал «увещевателей», и Распутин, следивший за судьбой бывшего друга, сокрушенно писал царям: «Илиодор с бесами подружился. Бунтует. А прежде таких монахов пороли. Цари так делали». В Царицын была Синодом назначена ревизия, и поклонницы Илиодора, по его указанию, устроили демонстрацию в храме. «Миленькие папа и мама! — объяснял царям Распутин. — Илиодор их научил бунтовать. Вы не смотрите на его баб. Молитва их бесам. Надо приказать похлеще поучить этих баб».

Через шесть месяцев сана с Илиодора не сняли, и он, словно в его душу «вошли своею гордостию все бесы, в разное время изгнанные из людей блаженным Григорием», написал в Синод: «Отрекаюсь от вашего Бога! Отрекаюсь от вашей веры! Отрекаюсь от вашей церкви!» «С ума сошел. Докторов надо, а то беда. Он пойдет играть в дудку беса», — комментировал Распутин. 22 декабря 1912 года Илиодор расписался на синодальной бумаге о лишении его сана и выехал из Флорищева в свою станицу Мариинскую на Дону. В дороге он представлялся газетчикам как «бывший колдун», просил прощения, что народ обманывал, говорил, что теперь будет поклоняться солнцу и звездам и в гостиничных бланках в графе «Религия» писал — «своя», а по прибытии на Дон начал строить «Новую Галилею».

На телеграмме Ольги Лохтиной царю — «Когда полюбите отца Илиодора?» — Распутин вывел резолюцию: «Ежели собак прощать, Серьгу Труханова, то он, собака, всех съест». И правда, не прощения, но борьбы, «съесть всех» жаждал бывший отец Илиодор. Как к естественному союзнику обратился он сначала к Государственной Думе — в январе 1913 года получил Родзянко бумагу из Царицына с пятьюстами подписей, что Распутин живет у Саблера и снова бывает при дворе. Тут же он послал бумагу Саблеру для объяснений, тот ответил, что это неправда, и пожаловался царю. «Опять появились намеки на Распутина, опять полились речи по адресу Саблера и Синода», — вспоминает Коковцов. Но в этой буре в стакане воды Распутин не погиб, и Труфанов, как и Богданович, рассудил, что пора перейти от слов к делу.

В октябре 1913 года, подражая Мите Козельскому, составил он «компанию из обиженных Распутиным девушек и женщин», для его оскопления, «уже были пошиты великосветские платья», чтобы проникнуть в петербургское окружение Распутина, но его предупредил приятель Труфанова Синицын — и дело сорвалось. Одна из участниц заговора, Хиония Кузьминична Гусева, «духовная дочь» Труфанова — «девица умная, серьезная, целомудренная», что не помешало ей потерять нос из-за сифилиса, ибо она «молила Бога отнять у нее красоту», — хотя сама и не была Распутиным «обижена», но воспламенилась ламентациями своего учителя. «Да Гришка-то настоящий диавол. Я его заколю! Заколю, как пророк Илья, по повелению Божию, заколол 450 ложных пророков Бааловых», — восклицала она, решив действовать в одиночку. «С мнением Гусевой о разделке с Гришкой я был согласен», — замечает Труфанов, оставалось выждать удобный момент.

У великого князя Николая Николаевича, когда-то введшего Распутина к царю, были свои мотивы добиваться его устранения. Помимо личной обиды на «неблагодарность» Распутина, не ставшего при дворе проводником влияния семьи великого князя, он опасался влияния «мужика» на царя и понимал, что это опасение разделяется многими аристократами и ослабляет среди них престиж монарха. Как главнокомандующий войсками гвардии, он мог наблюдать за ростом там антираспутинских настроений, даже способствовать ему. Директору Департамента полиции поступали сведения «о неудовольствии в среде офицеров гвардейского корпуса близостью Распутина к царской семье и что в результате можно ожидать переворота… Поведение последнего и отношение к нему будто бы оскорбляет офицеров…».