Василий Лифинский - Музыкальные вечера в Дахау. «Променад» по аппельплацу и лагерштрассе

Дорога на восток в направлении Керчи теперь была свободна. Мы двигались параллельно побережью Черного моря. До Керчи оставалось не более пятидесяти километров. Мой танк, надсадно закряхтев, умолк, увязнув гусеницами в грязи. Только лошади еще кое-как тащились, чавкая копытами в раскисшей земле, да наши тяжелые полугусеничные тягачи. Армия фельдмаршала Эриха фон Манштейна остановилась…

Мы даже не удосужились выставить боевое охранение – какой смысл? И вдруг в полусне я услышал в отдалении треск винтовочных выстрелов и тут же артиллерийские залпы. Кто-то завопил в отчаянии, я даже не понял, на каком языке. Наш заряжающий, откинув крышку люка, внес ясность:

– Проклятые русские! Они здесь! Давайте выбирайтесь!

Уж и не помню, как мы умудрились нацепить на себя униформу и схватить оружие. Оказавшись снаружи, я понял одно: спасайся кто может! И плюхнулся прямо в жидкую грязь. Беспорядочно отстреливаясь, я полз по черной жиже, пока не расстрелял все патроны. Так что в моем распоряжении оставался лишь штык. И тут я заметил ползущего буквально в паре метров от моего танка русского с автоматом в руках. Поскольку я слился с грязью, заметить меня он не мог. Осторожно выглянув из-за брони, я заметил и беспорядочную группу его боевых товарищей. Те кое-как тащились, утопая ногами в грязи, но все же приближались. Офицеры шли вместе с ними, отрывисто выкрикивая команды. А наши между тем исчезли из поля зрения. Отовсюду раздавались стоны раненых, немцев и русских. В общем, неразбериха, хаос. Чтобы избежать рукопашной схватки с русским у моего танка, сначала я притворился мертвым. До ужаса трудно, оказывается, дышать, если лежишь, уткнувшись лицом в грязь.

Хотя я потерял ощущение времени, атака красноармейцев наверняка не продлилась более получаса. Да, они вбили нас в буквальном смысле в землю, но было видно, что и сами выдохлись. И в этот момент откуда-то из тыла показалась немецкая пехота. Они шли с пригорка, поэтому имели возможность обозревать поле сражения. В силу того, что немцев от русских было не отличить – все были вываляны в грязи, – немцы автоматный огонь не открывали, стреляя одиночными и выборочно. Приказав всем лечь, пехотный офицер через рупор объявил русским, чтобы те поднимались и выходили с поднятыми руками. В первую минуту реакции на это не последовало. Только когда дали очередь из пулемета поверх голов, русские зашевелились. Один из их офицеров, оказывается, лежавший неподалеку от меня, поднялся и нехотя поднял руки. Он был без оружия. Мало-помалу собралась группа человек около ста.

Пока наши пехотинцы попытались выстроить пленных в маршевую колонну, я заметил и наших офицеров, пожаловавших откуда-то явно с тыла. Среди них были офицеры и довольно высокого ранга, и даже один генерал. Генерал подошел к нам, излучая дружелюбие, и поблагодарил нас, заявив, что, дескать, наблюдал за ходом боя (хотя лично я так и пролежал весь бой, уткнувшись физиономией в грязь), и добавил, что, мол, все мы, несомненно, достойны Железного креста. Ну да, мелькнула у меня мысль, креста – это точно, только вот какого – железного на грудь или же деревянного сверху…

Тем временем колонна пленных медленно потянулась в наш тыл как раз мимо нас. Солдаты покрепче пытались поддержать легкораненых, а некоторых тяжелораненых даже несли. И вдруг – выстрел! Никто даже толком не понял, откуда он. Один русский лейтенант, выйдя из колонны пленных, выхватил пистолет и в упор выстрелил в нашего генерала. Тот сразу же мешком повалился в грязь. В первую секунду все, опешив, замерли. Но тут же опомнились и перешли к действиям. Несколько сопровождавших колонну конвоиров сразу же бросились к лейтенанту и, по-видимому, решив, что он и пули не стоит, ударами винтовочных прикладов повалили его в грязь и бросили на время, поскольку внимание всех было сосредоточено на пострадавшем генерале. Я подошел ближе к русскому, желая лучше разглядеть этого смельчака. Он был немногим старше меня. Кровь заливала ему лицо, но он был в полном сознании и, как мне показалось, в упор уставился на меня. В его взгляде не было страха, он ни о чем не просил, ибо прекрасно понимал, что его ожидает. Затем он медленно повернул голову и посмотрел туда, где лежал генерал. Тут мне показалось, что я вижу выражение удовлетворенности на его лице. Как раз в этот момент подошел один из конвоиров и сообщил, что генерал мертв. Заметив, что его убийца, русский лейтенант, еще жив, он страшным ударом приклада привел приговор в исполнение. Русский лейтенант свалился в черную жижу, даже не пытаясь защититься».

11 мая 1942 г. 22-я танковая дивизия вермахта достигла северного побережья Керченского полуострова и вышла к Азовскому морю, отрезав 47-й и 51-й армиям пути отхода. Из образовавшегося «котла» с боями, неся огромные потери, стали прорываться разрозненные части советских войск. Командование 47-й и 51-й армий выводило основные части из окружения по дорогам вдоль Азовского моря. 11-го мая на аэродром в районе Марфовки в тыл 44-й армии противник высадил парашютный десант, который помог немцам 13 мая прорвать оборону в центре Турецкого вала.

В сборнике документов «Война глазами военнопленных. Красноармейцы в немецком плену в 1941–1945 гг.» опубликован протокол допроса М. С. Усольцева, заместителя политрука 343-го минометного батальона 44-й армии:

« Вопрос:Где, когда, и при каких обстоятельствах вы попали в плен к немцам?

Ответ:В плен я попал 14 мая 1942 года при обороне города Керчь при следующих обстоятельствах. Я служил в должности зам. политрука в 343-м батальоне 44-й армии. Прибыл в батальон 9 марта 1942 г. В это время 44-я армия была в обороне на рубеже трех курганов под Феодосией. 29 апреля 1942 г. согласно приказу 44-я армия была отведена в тыл километров на шесть или более на отдых и переформирование.

7 мая 1942 г. немецкие войска пошли в наступление по всему фронту и прорвали нашу оборону. Нашей части и вообще всем войскам, которые находились на отдыхе, был дан приказ занять линию укреплений. Мы выдвинулись километра на два в район Керлеут, заняли линию обороны и вели бои в течение дня, а вечером 07.05.1942 г. нам дали приказ отойти на старый рубеж, где мы были на отдыхе. Тут мы боев не принимали, а 8 мая 1942 г. утром получили приказ об отходе в тыл. Во время этого отступления от нашей роты остался один взвод. Где остальные взводы были, я не знаю, и после я никого из личного состава своей роты не видел. Мы с одним взводом нашли только штаб армии в одном хуторе, название не помню, где получили распоряжение сдать минометы и получить винтовки.

После этого наш взвод и другие подразделения, до 300 человек, заняли оборону на берегу Черного моря, а вечером пришел в наше расположение один офицер, по званию лейтенант, из штаба армии и объявил, что наша армия находится в окружении. Выстроил всех и поставил задачу на выход из окружения по направлению на восток, т. е. на Керчь.