Василий Игнатьев - «DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть III. Пермская духовная семинария начала XX века

На чём было больше сосредоточено наше внимание и что больше всего привлекло наше внимание?

При изучении логики центром внимания были законы мышления, системы суждений, силлогизм и т. д.

При изучении психологии живее всего прошли темы «О темпераментах» и «Мнемонике». При разработке темы «О мнемонике или мнемотехнике» поднялись даже до критики этой лженауки. В Одессе в то время «благодетели» предлагали различные способы для развития и подкрепления памяти. Вот, например, один из рецептов для обладателя слабой памяти. Допустим, нужно запомнить слово «Петроград» (это слово вошло в наш язык позднее во время первой империалистической войны, здесь взято в историческом аспекте). Чтобы его запомнить рекомендовалось бы так запомнить фразу: «Петя пошёл гулять, а в это время, выпал град», т. е. запоминание не только не облегчалось, а ещё больше затруднялось: вместо одного слова нужно запоминать целое предложение. Нами был сделан вывод об издателях этих рецептов, что это только было коммерческое предприятие: «Лавочка!».

Из истории философии более всего было обращено внимание на философию Платона, Аристотеля, Декарта, Гегеля. Насколько усвоение учёта этих философов было не глубоким свидетельствует, например, тот факт, что все мы хорошо ещё в духовном училище учили наизусть стихотворение Лермонтова «Ангел», в котором выражена идея Платона о предсуществовании душ, однако никто из нас в момент изучения философии Платона не обратил на это внимание. Только значительно позднее прояснилась нам идея этого стихотворения. Но зато латинское «Amicus Plato, sei magis amica vuntas ist» 253сразу было разгадано кто здесь Plato.

Вообще же будущее показало, что ничего мы тогда в философии не понимали, а заучивали только учебник Страхова, и самую философию пришлось ставить «с головы на ноги».

Занятия А. Н. с нами оказались его «лебединой песнью». Когда мы после летних каникул вернулись в семинарию, то узнали печальную новость о смерти А. Н. Оказалось, что он стал жертвой рассеянности только не своей, а его прислуги: он был болен, а она ему дала вместо внутреннего наружное лекарство, отчего последовала смерть. 254У А. Н. была единственная дочь, которая училась в Швейцарии. Жалко было то, что не удалось даже проводить на кладбище нашего «философа». Приходится только сказать: «Sit tibi terra levis, care magister noster!» 255

6.IX.60. 10 ч. 18 м. вр[емя] сверд[ловское]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 34-39 об.

А. Ф. 256в нашей семинарии был преподавателем истории и обличения раскола. Как с преподавателем этой дисциплины мы встречались с А. Ф. в пятом и шестом классах, но знакомство с ним у нас начиналось гораздо раньше, с первого ещё класса. Он был неизменным участником семинарских вечеров, на которых он выступал декламатором артистически. По этому поводу шла даже молва о том, что А. Ф. в студенческие годы состоял в какой-то любительской труппе драматических артистов. На самом деле у него была манера поведения и обращения, позволявшая верить в эту молву, если даже она и была бы пустопорожним измышлением. Во всём – в движениях, в речи, в интонации голоса – проглядывалась какая-то изысканная галантность, можно сказать сплошная галантность. И вот с таким впечатлением от А. Ф. мы встретились с ним на уроках «раскола». Слушали мы, как он рассказывал о «Кормчей», или видели его среди различных старообрядческих книг и думали: «Нет, не то! Лучше бы [Вы] нам, А. Ф. что-нибудь продекламировали!»

Так бросилось нам в глаза несоответствие прежнего впечатления с новым впечатлением. Сам А. Ф., видимо, чувствовал себя, как говорится, «не в своей тарелке»

А. Ф. было в это время уже лет сорок, если только не немного больше. Наружный вид его соответствовал человеку уже «пожившему»: «на голове во всю величину лысина, цвет лица сероватый, причём можно было предположить, что кожа лица в своё время испытала на себе немало косметических «эрзацев», но глаза и голос сохраняли молодость. Последнее особенно было заметно, когда он выступал с декламацией; он весь преображался, голос передавал самые тонкие оттенки мысли и глаза блестели живостью и задором. Успех был всегда колоссальный: бесконечное бас, восторг!

В коллективе учителей А. Ф. был каким-то промежуточным звеном: среди стариков он казался молодым, наоборот, среди молодежи, которая влилась в преподавательскую среду в 1903-1904 [г]г., он казался уже, мягко выражаясь, «в годах». Но как обнаружилось, сердце у него было юношеское. Среди семинаристов, вращавшихся в светском обществе, «на славе» была девица Меркурьева. Мы часто слышали: «Меркурьева, Меркурьева!» Кто она была, какого происхождения и т. д. не говорилось. Говорили как будто, что она была дочерью священника. Единогласно только говорилось, что она красавица и, следовательно, окружена поклонниками, как и полагается по закону природы. Загадочность Меркурьевой, однако, как пелена, спала: вернувшись с летних каникул, мы узнали, что на ней женился А. Ф. и мало того, он сделался ещё помощником инспектора и поселился в стенах семинарии, значит, и Меркурьева, теперь Успенская, оказалась тоже под одной крышей с некоторыми поклонниками. И опять мы сказали: «Нет, не то!» Расстояние от 18-19 лет до 40-42 л[ет] нам показалось всё-таки большим, но нам говорили: «простите, это же обычный способ жениться у французов!» 257

Во время богослужения А. Ф. как помощник инспектора стоял в церкви с семинаристами, а на площадке у церкви во время шестопсалмия можно было видеть г-жу Успенскую, бывшую Меркурьеву, в окружении теноров и басов семинарского хора. 258И у нас опять возникал вопрос: «то ли получилось?» Впрочем, в скором времени А. Ф. перевёлся инспектором народных училищ в Ирбит, а дальнейшее покрыто мраком неизвестности.

7.IX.[1960] 6 ч. 10 м. вр[емя] свердл[овское]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 40-41 об.

(Страничка из воспоминаний –

светлой памяти моего врача и учителя).

П. Н. Серебренников 259был врачом нашей семинарской больницы и одновременно преподавателем, а точнее сказать – лектором по общей гигиене в 5-ом классе и по анатомии и медицине – в 6 кл[ассе]. Как это ни странно, а считалось, что будущим пастырям, служителям церкви, кроме наук богословских, необходимо или, по крайне мере, желательно иметь кое-какие сведения из указанных выше наук, на тот случай, что где-нибудь в глухом углу представился бы случай оказать, за неимением врача, скорую медицинскую помощь и быть, таким образом, не только духовным, но и телесным врачом. В настоящее время наивность и вред такого рода суждения очевидны, а в те времена считалось это совершенно естественным. 260«O sancta simplicitas!» 261– скажет теперь каждый из нас, а в те времена даже врачу, в данном случае П. Н. казалось это серьёзным делом, и с такой именно установкой он и читал нам свои лекции. Позднее, в 1914-1915 гг., я встречался с П. Н. опять-таки в Пермской дух[овной] семинарии, но уже как сослуживец. Естественно, однако, что наиболее яркие воспоминания о П. Н. у меня остались от ученических времён; о них и будет дальше речь.