Василий Игнатьев - «DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть II. Камышловское духовное училище на рубеже XIX-начала XX веков

О чае уже сказано. На обед и ужин давались: мясной суп с кусочками мяса, растительный суп из овощей, горошница, каша: гречневая и пшённая. Излюбленным блюдом для «бурсаков» была брусника со сладкой водой: они смешивали её с крошками чёрного хлеба и… наслаждались. В изобилии давалась картошка: с мясом и без мяса, со скоромным маслом и конопляным. [129]Каши тоже давались с ложкой скоромного масла или конопляного. [130]Этими кашами «бурсаков» напитывали, вероятно, на всю жизнь. Подавались иногда мясные котлеты, снабжённые в изобилии перцем, вероятно, чтобы скрыть не свежесть мяса, из которого они изготовлены. В заговенье на мясо устраивался настоящий «пир»: на ужин давались пельмени. Стряпать пельмени в помощь наличному составу обслуживающего персонала стекалось всё «женское», что только имело какое-либо отношение к «бурсе». Пельмени были не столь изящные, и мясо в них не так уже мелко изрублено, но для отощённых желудков «бурсаков», готовых топор переварить, это было не так уж важно, только «давай, давай», и нужно сказать «давали», «до сыта», «до отвала». «Бурсаки» наедались да ещё в карманах «малую толику» уносили. [131]

На завтрак давали: или стакан молока, или два яйца – и то и другое с чёрным хлебом, или пирожок гороховый конопляного масла, за что он и получил название – «ваксовик». [132]

И при всё этом, т. е. несмотря на пельмени, завтраки и прочие услаждения «бурсацкого» желудка, сами «бурсаки» скромно определяли своё питание словами-виршами на латинском языке:

Semper – горох,

quotodie – каша,

miseria – наша. [133]

Самый главный недостаток был в витаминах. Вот почему, когда однажды на дворе оказались без присмотра два мешка с луком, желудки «бурсаков» забушевали, затмили их ясный ум, усыпили совесть, и они ринулись к мешкам и воровали лук, потом за обедом крошили его в суп, или просто ели с чёрным хлебом.

Вот так и кормили «бурсаков», а, между прочим, желудочных болезней они не знали.

[ [134]]

На Пасху оставалось мало учеников, и им на разговенье давали: частичку кулича, творог со сметаной и изюмом (пасху) и два яичка в течение трёх дней.

[ [135]]

Можно ли поставить рядом без опасения быть осмеянным два понятия: «бурсак» и косметика? Если представлять бурсака в неизменном виде «тессараконты» и мыслить категориями «Очерков бурсы», то, очевидно, нельзя. Но жизнь, как всегда, вносила и вносит свои коррективы. «Бурсаки» прекрасно различали достоинства и недостатки «черёмухового мыла», «яичного мыла», «глицеринового мыла», и утром они никогда не мылись без мыла. [136]О чесотке мы на бурсе не слышали. На моде были помада, фиксатор, репейное масло. Особенно – фиксатор. Скорее можно сказать злоупотребляли им. Был ли pediculus ? Был! Кое у кого, но без наружного проявления, там в складках белья. На верхней одежде, на спальных принадлежностях – нет! Почему в белье? Его плохо парили и плохо гладили, в результате – «изумрудные» зёрна оставались на созревание. Проблемы вшивости на бурсе не ставилось. В баню «бурсаки» ходили, примерно раз в декаду. Там каждому выдавалось мыло и вехотка. Вода давалась до отказа. Парились. Мыться помогал иногда «учинённый» для надзора старик. Грязное белье сбрасывали там же, а получали чистое в гардеробной комнате.

Волосы время от времени подстригал парикмахер. У «старших» на моде были прически – «ерошки», часто сильно нафиксуаренные. Спальное бельё менялось применительно к посещению бани. Что говорить – оно было непрезентабельным: неважного качества, заплатанное. Подушки тоже были не из пуховых, матрацы – соломенные или мочальные, одеяла не первой свежести, обтёрканные, истёртые и не особенно грели. «Бурсаки» раскопали у них удивительное свойство: если водить ими по волосам, то появлялись искорки – электрические разрядки. Весной, в жаркие дни, учеников водили купаться, иногда по два раза в день. Что только было при этом с «бурсаками»: они плавали, ныряли, кричали… [137]

Что было на «бурсе» образцовым, то это уборные: отдельные кабинки с деревянными лаковыми стенками, с водой для промывания унитазов. Свидетельствую, что потом я не встречал ни в одном учебном заведении – ни в семинарии, ни в академии, ни в каком другом учебном заведении таких туалетов, какие были на «бурсе». Вот почему, когда мне случайно удалось посетить здание нашей «бурсы», где теперь находится военный лазарет, я не преминул заглянуть и в сие учреждение и… увидел такую картину, что у меня сейчас же родилась мысль: «Что бы сказал наш смотритель Михаил Николаевич, если бы он увидел «сие»!

Были ли среди «бурсаков» неаккуратные, нечистоплотные? Да, были! Но все они были наперечёт и, между прочим, их не уважали и сторонились их же товарищи.

Для «духовников» не было принято одежды единого образца – «формы». Когда их отправляли после летних каникул, то снабжали валенками, шубами, шапками самого разнообразного покроя и образца. Из верхней одежды также укладывали в чемодан: визитки, брюки тоже разной расцветки. Раньше – до девяностых годов – ученикам шили сюртуки, и они были чем-то вроде формы. Но то обстоятельство, что в других учебных заведениях – гимназиях, реальных училищах – были приняты формы, а также, очевидно, стремление к гармонии, порядку на практике привели к тому, что сам собой, так сказать, самотёком у «бурсаков» было принято носить тужурки серого сукна с закрытым воротом и брюки на выпуск, преимущественно из того же материала. Принято также было надевать крахмальные белые воротнички на шее. [138]Но с чем не могли примириться ученики, то со штиблетами и туфлями: считалось, что это женская одежда, и, поэтому, когда один из «бурсаков» – Ваня Медведев вместо сапогов под брюками стал носить ботинки да ещё с пуговицами, то ему не давали прохода и кричали: «Эй ты – девка, девка!» Бурса метила за отступление от принятых ею норм.

В моду входило ношение часов со шнурком через шею. Нужно отдать справедливость «бурсакам» в том, что они приучались к аккуратности и опрятности в одежде. Так, в числе предметов бытового обслуживания почти у всех, а наверняка – у многих были платяные щётки, щётки чистить сапоги, вакса и новость культуры – раствор для смазывания обуви – аппретура. В торжественных случаях сапоги «бурсаков» блестели как лаковые, а на тужурках и брюках ни пушинки, ни пылинки! Не доросли «бурсаки» только до ношения резиновых калош: это полагалось уже семинаристам.

[ [139]] ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 14–16.

Считалось, что Н. Г. Помяловский в своих «Очерках бурсы» увековечил бурсу на все времена, канонизировал её порядки, а поэтому многие наши современники, спустя много лет после выхода в свет «Очерков» думали, что бурса нашего времени и её обитатели всё ещё были такими же, как их изобразил Н. Г. Помяловский, и готовы были в каждом из нас увидеть «тессараконту» прежней бурсы, «детину непобедимой злобы» по выражению Симеона Полоцкого. [141]Однако, бурса, как и всё в мире, подчинена была всеобщему закону развития, сформулированному греческим философом Гераклитом: Πάντα ῥεῖ [142], формы её бытия изменялись, но не сразу, не в один момент – революционно, а по законам эволюции, при которой, как известно, «старое» и «новое» некоторое время «сосуществуют», и в новом сохраняются «родимые пятна» старого. Эти «родимые пятна», трансформированные, пережившие метаморфозу, иногда трудно связать с прошлым, пережитым и только внимательно всматриваясь в них, анализируя их, можно установить их родство с прошлым, как говорилось в этом случае: стоит только «поскоблить» его, это «родимое пятно», и заметишь: «жив, жив курилка!» – прошлое тут как тут. [143]Наша бурса, не будучи копией своей «прабабки», конечно, имела «родимые пятна» её. Вот они. [144]