Эдвард Павлович - Воспоминания изгнанника (из Литвы в Россию – XIX век)

Бог Всемогущий! Бог отцов моих, царь царей! Ты своим Божественным словом сотворил этот мир и человека, который благодаря твоей бесконечной мудрости, этим миром правил и вел по дороге правды. Ты назначил меня быть королем и судьей доблестного народа польского. Признаю и смиренно покоряюсь твоей небесной благости, и благодарю Тебя за все благодеяния Твои и покоряюсь Твоему Божественному величию. Мой Бог и Господин, освети мне путь в этом высоком назначении и руководи мной на этом благородном поприще, Пусть мудрость твоя, окружающая твой трон, всегда будет со мной. Спустись с небес, приму Твою высшую волю и правду твоих повелений, передаю свое сердце в руки Твои, чтобы мог я править народом моим во имя счастья и хвалы твоего Божьего имени, данными мне правами. не боясь стать перед обликом Твоим в День Страшного суда, во хвалу и милосердие Твоего Божьего сына, Иисуса Христа, и всеоживляющего Божьего Духа, благослови меня во веки веков. Аминь.

1859 год надолго остался в моей памяти. В этом году я окончил курсы живописи в Санкт-Петербургской академии, потом учился в Риме и Париже, вернулся в Литву и стал жить в Новогрудке. После моих длительных странствий заграницей я, наконец, оказался среди своих, мне повезло, моя артистическая натура прибилась к пристани именно там, где прошло мое детство и где меня обуревали юношеские грезы, где я был в окружении приветливых и близких мне по крови и духу людей. Там прошло немало моих счастливых дней и там, главное, я застал еще свежие следы моих соотечественников, которые светом своего гения осветили мой путь. Там открыл я свое предназначение служить Новогрудской земле, работать на благодатной ниве эстетического воспитания молодежи, там, я считаю, провел самые счастливые дни своей жизни.

Но прежде я должен для полноты моих воспоминаний коснуться дней, которые провел за пределами родины.

До 1858 года я жил в Париже. Это был памятный год в общественном движении, когда произошли события, которых ждали веками, освобождение крестьян от российского гнета. Проехав по большей части всей Европы, побывав в Германии, Бельгии, Франции, Испании и Италии, хотя цели моих путешествий были преимущественно художественные, я пришел к мысли, что надо сформулировать определенную программу для родного края, чтобы улучшить его жизнь. Надо было, в качестве краеугольного камня, поставить заново вопрос о крестьянской доли.

Никто сегодня не сомневается в том, что крепостничество проложило глубокую пропасть ненависти в народе, ослабило народ, что народная масса, униженная, подневольная, сыграла роковую роль в нашей судьбе. Естественно, что на это было обращено внимание всей Европы, что этот вопрос должен был занимать и занимал свое главное место в парижской «польской колонии». Так что ничего удивительного, что этот вопрос стал основным для шляхты и ее крестьян. Известно, что этот вопрос ставился много раз, но безрезультатно. Любая весть с родины облетала всю польскую общину. Хватало вестей и утешительных, но все таки, надо признаться, больше было неблагоприятных, причем даже не с той стороны, откуда можно было их ожидать.

Cтихи Сырокомли, в которых поэт возмущался увиденным, подтвердили вскоре то, чему не хотелось верить. Всколыхнув общество, долго находящееся в застое, они должны были расшевелить его, подвинуть к должным целям. Нашлись и те, а их было немало, кто громко ратовал за свои личные интересы, их голоса часто превышали голоса тех, которым было дорого и прошлое, и кто думал о будущем. Обеспокоенные переменами в крестьянской жизни, они искали всякие способы, чтобы эти перемены не оказались для них плачевными. (Не так давно эти перемены были целью усилий благородных господ и могли бы стать основой сохранения строя). Меня это все мало касалось. Их было меньшинство, хотя и вредное, но их слова уносил ветер. Их декламации ограничивались лишь патриотичными фразами, они не были вовлечены в общее дело, а позы жертв в своих великодушных порывах, не вызывали понимание.

Они вкладывали, каждый по мере своей совести, в объяснение своих действий и поступков, что им было выгодно и удобно, прибавляя при этом – то что мы делаем для себя, принадлежит всему краю. Ползание и подличание перед высшими, чтобы получить титул или должность, объясняется прежней разрухой господских устоев, желанием дорваться до опеки над всем краем. Они постоянно приговаривали, что рост личных усадеб лишь увеличивает благосостояние края.

И вдруг неожиданно эти взгляды подверглись проверке. Призванные к должности, они увидели, что от них требуются и жертвы. Вопрос – быть или не быть, попал в их руки. Как они это поняли – известно. В этом находится главная причина нашего поражения! Здесь берет начало тот разрыв между отцами и детьми во всей Польше, который закончился фатальной катастрофой!

Когда слово «Реформа» было впервые произнесено властями и стало общим лозунгом, когда открылось поле деятельности, ожидающее честных тружеников, может быть и с напрасными надеждами, а вместо действий край слышал лишь досужие разглагольствования, когда отцы, которые одни не умели, а другие не хотели, третьи медлили, а некоторые пошли по ложному пути, только подталкивая общее народное дело, время торопило нас.

Убийственное бездействие, либо что еще хуже, деятельность направленная на мелкие подробности общественной жизни, благие намерения, слишком тяготили народ и молодежь взяла дело в свои руки. Неискушенная, но горячая и страстная, молодежь села на мель и спровоцировала крушение. Это было неизбежно. Первым ее действием на Украине стало образование партии, так называемых «хлопоманов», которая не обратила внимание на то, что она не единственная шляхта на Руси, которая представляет польскую стихию, ее интеллигенцию, и вместо работы с ней лишь унижает ее, баламутит народ. А ведь на ненависти ничего нельзя построить, так что вскоре можно было ожидать и плачевных результатов.

Немногим позже отозвалось это эхом и в Литве в словах одного осужденного на смерть следственной комиссией в Вильно. На предъявленные обвинения, ответ на которые мог привести на верную смерть его близких он сказал:

– Да, я знал, что нас ждет, но я счастлив, наступит то, что мы ждали.

– И чего же господин так горячо ожидает, может быть, поведает нам, – спросил генерал.

– Да, – ответил он, – уничтожения шляхты.

– Ну, если так,_- сказал председатель комиссии, – то я подам Вам руку.

Этот частный эпизод из происшествий того времени не может характеризовать общую тенденцию той молодежи, участницы восстания, так как большая ее часть была верна традициям шляхты и шла на смерть в защиту своей родины. Но были и такие, поэтому я и привел его в качестве примера.