Светлана Фалькович - Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века

Текст этого обращения был использован депутатом Д. О’Коннеллом во время выступления в британском парламенте, однако опубликовала его лишь газета «The Morning Herald» («Утренний вестник»), поддерживавшая польских «левых»; остальные английские газеты отказались от публикации под давлением Литературного общества друзей Польши, находившегося в сфере влияния Чарторыских. Не был оглашен в британском парламенте и адрес Польского национального комитета, но Лелевель использовал факт многочисленных подписей под адресом как доказательство массовой поддержки своей позиции в эмиграции. В действительности же в апреле 1832 г. в составе организации находилось лишь 608 членов; положение ПНК ослаблял конфликт, существовавший между двумя крупнейшими секциями – авиньонской и безансонской, которые спорили о будущей власти и пытались выработать ее устав. Это усиливало стремление большинства эмигрантов покончить с разладом внутри эмигрантского сообщества путем создания центральной власти. Проект Польского демократического общества, предусматривавший организацию выборов центральной власти всеобщим голосованием, не получил поддержки, но в начале 1832 г. делались попытки ее создать, созвав бывших послов (депутатов) и сенаторов сейма Королевства Польского. Это была инициатива Романа Солтыка, ее поддержали А. Островский, Я. Ледуховский, В. Зверковский, А. Еловицкий, С. Ворцелль, А. Глушневич, И. Лелевель, Ф. Воловский, Ю. Дверницкий, А. Мицкевич. Однако не все политические течения одобряли план воссоздания сейма, да и задачи его воспринимали по-разному. Так, например, А. Мицкевич хотел придать ему характер законодательного собрания народов Европы. Он считал, что ни один европейский парламент не выражает воли народа, и требовал, чтобы сейм заявил, что будет представлять волю народов, чтобы он провозгласил «принципы, которые должны служить основой свободы народов», и считал бы правительства своими врагами. ПДО вообще не признавало сейм представительством народа, видя в нем лишь представителей интересов шляхты. Обращаясь к недавнему опыту восстания 1830 г., демократы ставили в упрек сейму то, что он «искал единственного спасения для дела Родины только в правительственных кабинетах и в гарантиях Венских соглашений», нарушение этих соглашений назвал причиной восстания и «провозгласил конституционную монархию, чтобы не испугать европейских королей». В воззвании Польского демократического общества в январе 1833 г. утверждалось, что сейм 1830–1831 гг. «выкопал могилу польскому восстанию», и имена его членов должны быть отданы на суд истории. Миссию польской эмиграции, заявляли авторы воззвания, «не могла выполнять аристократия, воплощающая мысль о гибели, отягощенная проклятием Польши; ее не могла выполнять и шляхта – испорченный, изжитый, бессильный элемент; ее не мог исполнить немощный сейм, […] являющийся лишь верным представителем шляхты», которая как класс «самым явным образом доказала, что не способна встать во главе общества и вырвать его из пропасти несчастий». Поэтому, подчеркивали руководители ПДО, «Польша восстанет не через шляхту, а через люд, ибо только через него может возродиться». Отсюда вытекала задача завоевать доверие крестьянства, поднять его на борьбу: «Когда люд будет наш, – говорилось в документах Польского демократического общества, – Польша будет наша»; «только при искреннем, братском, а не двусмысленном, как до сих пор, отношении к люду мы можем надеяться на счастливый исход наших национальных усилий». Что касается лелевелистов, они поддержали идею созыва сейма, так как рассчитывали получить в нем большинство, но необходим был кворум в 33 человека, а Р. Солтык собрал в Париже в январе 1832 г. лишь 19 человек. Тогда Лелевель предпринял попытку вызвать бывших парламентариев из провинции. Рассчитывали также на приезд подкрепления из Дрездена, Брюсселя, Лондона и даже из Галиции, но когда в начале 1833 г. собрали кворум, сторонники Чарторыских ушли, сорвав все планы. Так же, как маршалок Владислав Островский и Бонавентура Немоёвский, они были противниками созыва сейма, так как опасались, что выборы его депутатов могут не понравиться французским властям и к тому же способны революционизировать массы. Однако стремление эмиграции к объединению и централизации власти осталось. Попытки наладить работу сейма продолжались до 1835 г. Одновременно обсуждались и иные проекты организации власти в эмиграции, за некоторыми из них, более осторожными, стояли консерваторы. Наряду с предложением создать Центральную раду из представителей эмигрантских секций или выбрать Делегацию существовал даже проект образования специальной дипломатической Рады генералов во главе с Князевичем для установления баланса в отношениях с французским правительством, недовольным связями польских радикалов с европейским революционным движением 29.

Мохнацкий в письме к Лелевелю иронично характеризовал эти разнородные проекты как поиски «клея, чтобы слепить польские головы в единое партийное целое». Одной из таких попыток «склеивания» и явилось создание Комитета Дверницкого, популярного в офицерских кругах. С мая 1832 г. он проводил заседания, где обсуждались форма и устав будущей власти, направление ее деятельности. 18 сентября в Бурже делегаты от различных эмигрантских групп избрали Национальный комитет польской эмиграции из 15 человек (Антоний Островский, Юлиан Серавский, генерал Людвик Пац, Иоахим Лелевель, Валентый Зверковский, Ян Ледуховский, Михал Губе, Станислав Ворцелль, Эзехиель Станевич, Александер Еловицкий, Тадеуш Моравский, генерал Ян Уминьский, Францишек Воловский, Анджей Плихта) во главе с Юзефом Дверницким. Комитет провозгласил своей целью «блюсти интересы» эмигрантов, в том числе заниматься административными и политическими проблемами эмиграции. Он объединял разнородные элементы – от радикалов до «пулсрудковцев» и сторонников Чарторыских. Не было единодушия и в той части парижских приверженцев Дверницкого, которая под предводительством Мохнацкого и Уминьского выделилась в особую группу с собственной радой под названием «Вобан». Так, Мохнацкий стоял на позиции освобождения Польши собственными силами: «Народ наш, – заявлял он, – который не перестал еще быть нацией, в каком бы состоянии он ни находился, только сам себя может спасти». Уминьский же рассчитывал на помощь революционной Европы, он писал: «Вся наша надежда покоится на революционных народах […]. Мы являемся союзниками революционных сил» 30.

Польский национальный комитет считал выборы Комитета Дверницкого недемократичными и отказывался его признавать, хотя Лелевель и был избран его членом. Кроме того, лелевелистов и демократов из ПДО возмутил тот факт, что на конференции в Бурже была объявлена благодарность А. Чарторыскому за дипломатическую работу. Это не было случайностью: Дверницкий был близок к консерваторам, и создание его Комитета преследовало цель, в том числе, оттянуть от Польского демократического общества часть членов. В знак протеста Лелевель, Зверковский и ряд других лелевелистов вышли из Комитета Дверницкого и, отказавшись распустить Польский национальный комитет, продолжили борьбу с «пулсрудковцами». В этом их поддержали члены ПДО, прежде всего их активная часть, заседавшая в «Таране» под руководством Кремповецкого, который особенно яростно обличал «военную клику» – основу влияния Дверницкого. В воззвании Парижского (Центрального) комплета ПДО утверждался принцип равенства среди военных, говорилось о том, что в огулах и радах не должно быть засилья власти высших офицеров. Относительно решений, которые принимались на заседаниях, организованных Дверницким, Польское демократическое общество заявляло, что не намерено подчиняться резолюциям, противоречащим его собственным программным принципам, и будет сотрудничать с другими эмигрантскими течениями и организациями лишь в вопросах материальной помощи. ПДО вело против Комитета Дверницкого кампанию в провинции, организуя там так называемые конференции и обсуждения; дискуссии касались, в частности, идей французских энциклопедистов и Сен-Симона, а также были связаны с лекциями бабувиста Лапоннере о Великой Французской революции, которые пользовались у поляков большим успехом. Левое крыло ПДО пыталось усилить революционное звучание программы Общества. В его Манифесте подчеркивалось, что дело Польши является делом цивилизации и, следовательно, международной солидарности, но чтобы завоевать помощь других народов, Польша должна достойно выполнять роль связного между Западом и Востоком, сея там семена «свободы и равенства», ее долг – стать «огненным костром славянщины», неся на Восток «свет цивилизации». Эти мысли получили развитие на страницах печатного органа Польского демократического общества, выходившего в 1834 г. под редакцией секретаря Парижской секции ПДО Петра Генрика Невенгловского. Акцентировать задачи польского народа стремились и члены комиссии, разрабатывавшей дополнения к уставу Общества, – Кремповецкий, Завиша, Плужаньский. Они выступили с требованием подчеркнуть революционные цели борьбы и в соответствии с ними сформулировать программу в крестьянском вопросе: провозглашалось право собственности крестьян на землю, на просвещение, на участие в политической жизни и выработке законов – таких, «что подходят крестьянам», которые не должны «позволять панам и дальше их угнетать». Правда, эти идеи вызвали раскол в Парижском комплете: Пулаский выступил против Плужаньского, и на собрании парижской секции ПДО тот был исключен, что привело к волнениям демократов в Париже и провинции (в Бурже, Авиньоне и др.). Позже и сам Пулаский вышел из Общества, а в 1834 г. его ряды покинул и Туровский. Уход представителей радикального направления был связан с переменами в ПДО и размыванием его социального состава, так как шла организационная работа по созданию новых секций Общества (в Люнеле, Салене и др.). К началу 1833 г. Польское демократическое общество оставалось не столь многочисленным, в него входил 101 человек, и ставилась задача роста, вскоре успешно осуществленная: летом 1833 г. в ПДО уже насчитывалось 326 эмигрантов, в октябре 1834 г. – 793 члена в 83 секциях, затем число членов достигло 1000 и в марте 1835 г. составляло 1200 человек. Но пока руководство Общества было заинтересовано в союзе с Комитетом Лелевеля, чтобы эффективно бороться с партией консерваторов и сторонниками Дверницкого, в частности, с радой «Вобан», которая активно выступала против ПНК и ПДО. Борьба сопровождалась громкими скандалами – публичными ссорами, драками, поединками 31.