Дионисий Алферов - Узловые точки русской истории

Такие огромные по масштабам и значимости подарки Церкви не делаются по лицемерию. Безусловный внутренний поворот, происшедший в душе Константина перед Миланским эдиктом состоял в том, что римский император впервые признал господство Единого Бога, а себя – Его служителем (а не богом), признал империю не самоценной, а служебной по отношению к истинному Богу. Следствием этого поворота было налаживание сотрудничества с христианской церковью, которая тоже служила истинному Богу. Для многих христиан трудность заключалась в признании того факта, что император обратился ко Христу и имел откровения не через Церковь, а непосредственно от Бога ( звание, якоже Павел не от человек приим, – как поется в тропаре Константину). Но какова бы ни была роль церкви и ее служителей в личном религиозном пути Константина, это все-таки не первый вопрос. Бог на самом деле действует в истории не только через Церковь, но и непосредственно, промышляет о царствах и носителях верховной власти. Свою власть император Константин принял также не от Церкви, а по Промыслу Божию, проявившемуся в чудесном даровании воинской победы. Поэтому он мог быть «епископом внешних дел Церкви», как он сам себя называл, сотрудником, но отнюдь не послушником церковной иерархии, как хотелось бы представить дело сторонникам папской теократии. Непосредственное призвание Константина Богом означало, что и христиане должны признать обновленную Римскую империю как благословляемую Богом, а не как «царство зверя», и строить с ней равноправное сотрудничество, симфонию царства и церкви. Впрочем, и обращение Константина при помощи служителей церкви в свете дальнейшей его деятельности означало бы то же самое. Кафолические христиане так это и поняли. Например, Эльвирский собор 314 года в Испании пригрозил отлучением от церкви тем христианам, которые будут дезертировать из войска императора Константина.

Те, кто до сих пор пытаются объяснить поворот политики Константина политическим расчетом, игнорируют тот факт, что к моменту Миланского эдикта христиане в империи, по подсчетам разных историков, составляли не более 5-10 % населения. При этом в результате гонений они были изгнаны из всех органов власти и находились вне закона. Какой политик будет опираться в своей деятельности на такое гонимое меньшинство? Твердая и последовательная позиция Константина, чуждая колебаний и экстремизма, показывает, что он руководился живой верой в истинного Бога, служить которому он обещался, а не надеждами на людей.

Этого мало. «Реальные христиане» его времени, сначала донатисты, затем ариане, своими смутами дали много поводов императору для разочарования в «исторической церкви». Любой «реальный политик», но не верующий христианин, устал бы от этих многолетних смут в христианском обществе и пересмотрел бы свою религиозную политику. Константин не сделал этого только потому, что, как и Павел, знал, в Кого уверовал (ср.: 2 Тим. 1, 12), опирался на христианского Бога, а не на человеков. Иного объяснения его религиозной политике дать невозможно. Альтернативные объяснения оказываются не историчными.

Важное отличие царствования Константина Великого от многих последующих царствований было в ненасильственной проповеди христианства, в уважении свободы совести всех подданных. Константин поддерживал христианскую проповедь, сам неоднократно говорил проповеди к подданным о преимуществах христианства, но в делах веры не прибегал к принуждению. В армии им была введена общая молитва для всех солдат к Небесному Отцу о здравии императора и его детей, тоже с целью постепенно приучать язычников к молитве Богу Единому. При этом язычники по-прежнему занимали многие важные посты в администрации и армии, не подвергаясь религиозной дискриминации.

Главными помощниками Константина стали ученые епископы. Из латиноязычных – выдающийся богослов и исповедник Осия, епископ Кордубский, один из столпов 1 Вселенского Собора. Из грекоязычных – Евсевий, епископ Кесарии Палестинской, сторонник Оригеновской школы, и другой Евсевий, епископ Никомидийский, воспитанник Антиохийской школы, один из лидеров арианской партии. Последние двое были представителями «придворного епископата», печально известного в дальнейшей истории Церкви. Но была ли в этом вина самого Константина, даровавшего епископам льготы после гонения? Профессор В. Болотов отмечал, что оба Евсевия встретили Константиново правление, будучи людьми возрастом за 50 лет, то есть, сформировались, как церковные деятели в гонимой церкви, а не при дворе. Почести императора только выявили их моральную неустойчивость, которая уже была.

Несмотря на все искушения и моральные издержки, связанные с «придворным епископатом», опора на ученое духовенство, на поддержку христианской школы была правильной. К концу правления Константина (337), т. е. через четверть века после Миланского эдикта число христиан в империи возросло до 40 % в главных городах, Риме, Александрии и других. Профессор А. Лебедев приводил наглядный пример. В середине IV века в Антиохии в школе знаменитого языческого ритора Ливания обучалось от 50 до 80 человек одновременно. В это же время в христианской школе Антиохии под руководством Флавиана и Диодора обучалось полторы тысячи учеников. Очевидно, что христианство выигрывало у язычества борьбу за школу, вырастив слой христианской интеллигенции, – и потому окончательно победило. Это стало возможным потому, что императорская власть поддержала христианскую школу. Тот же профессор А. Лебедев в заслугу императору Константину ставит тот факт, что Константин основал при дворце религиозно-философское общество, где регулярно собирались богословы и философы для дискуссий по важным вопросам, а вход был свободным. Подобные свободные публичные дискуссии проводились в IV веке и в других городах империи по острым спорным вопросам под председательством представителей местной власти (например, в Карфагене диспут кафоликов с донатистами, а в Антиохии – православных с аномеями). Как воспитаннику эллинской культуры Константину был глубоко чужд дух иудейского зелотиз-ма, религиозной ненависти к инакомыслящим. Известно его письмо к епископу Александру Александрийскому по поводу споров с арианами, где император ставит в пример афинских философов, семьсот лет уже сохранявших пять разных философских школ. Эти философы ведут дискуссии в ареопаге, никогда не скатываясь до проклятий и насилия. Константин считал, что в отношении взаимной терпимости христиане должны подражать греческим философам, а не иудейским зелотам – и справедливо. Забвение этого принципа первого христианского императора уже в следующем веке привело, с одной стороны, к террору и погромам, устроенных монофизитами (например, известное дело Ипатии), с другой стороны, к приравниванию инакомыслия к уголовному преступлению, с соответствующими репрессиями.