Владимир Ли - Корейский полуостров: метаморфозы послевоенной истории

Эта кампания была завершена к концу Второй мировой войны, когда в стране законодательно было запрещено преподавание в школах национальной письменности – хангыля.

Неисчислимы жертвы японской колониальной политики принудительной вербовки «живого товара». В течение своего тридцатилетнего господства в Корее японские власти поэтапно проводили в жизнь Закон о всеобщей государственной мобилизации, Приказ о всеобщей трудовой повинности, Закон о трудовой повинности всего взрослого населения, Декрет о службе женщин в отряде самопожертвования и т. д. Эти законодательные акты представляли собой не только грубое нарушение прав человека, но и попирали общепринятые международные кодексы поведения на временно оккупированной территории. Согласно расследованию «Общества корейцев, пострадавших от насильственной вербовки японскими властями», представленному в ноябре 2003 г. в Комитет по правам человека ООН, в далеко неполные списки жертв принудительной мобилизации военного времени вошли 427 тыс. 129 корейцев. Уделом этих несчастных людей был каторжный труд за мизерную плату на угольных шахтах, рудниках, строительстве дорог, лесозаготовках. Масса молодых кореянок была отправлена в качестве «сексуальных рабынь» в вооруженные силы Японии. Общее же число корейцев, которым пришлось на себе испытать всю тяжесть мобилизации «живого товара», достигло 8,4 млн чел., из которых более 1 млн чел. погибли в неволе.

Японское колониальное господство парализовало на целую историческую эпоху естественное развитие суверенного корейского государства, его просвещение, науку, национальную культуру. Вся политика японского «культурного управления» на полуострове была подчинена одной цели – духовному одурманиванию населения колонии, его тотальной декореизации и японизации в целях создания так называемой «Великой восточноазиатской сферы процветания», под которой подразумевалась колониальная империя, охватывающая весь район Северо-Восточной Азии.

Установив в Корее свое полное и неограниченное владычество, японские колонизаторы взяли курс на создание жесточайшей системы правления, цель которого сводилась к тотальному захвату национальных богатств порабощенной страны, полной японизации ее самобытного населения, превращению Кореи в ключевой плацдарм азиатско-тихоокеанской экспансии Токио.

И первым самым «лакомым куском» для японцев стало основное богатство корейцев – земельные угодья, с которыми была связана жизнь преобладающей массы трудового населения страны (к 1942 г. в аграрном секторе экономики было занято более 66 % самодеятельного населения Кореи. На сельское хозяйство, а также рыболовство и лесные промыслы приходилось более 55 % валовой продукции народного хозяйства). С присущим иноземным пришельцам коварством японцы разработали и ввели в колонии новую систему всеобщего земельного кадастра (переучета) земельных фондов. В ходе этой колонизационной переписи огромная масса крестьян-бедняков оказалась не в состоянии документально доказать свои права на обрабатываемую землю, т. к. традиционной была устная передача наделов наследникам. Такие земли произвольно объявлялись властями «ничейными» и автоматически переходили в фонд колониального губернаторства. Туда же вошли все казенные земли и леса, целинные и залежные земли. Отдельные попытки оспорить подобное беззаконие и ограбление в условиях колониального произвола были абсолютно бесполезными. Поэтому уже к началу 30-х гг. XX в. имперская власть стала собственником почти 8,8 млн чонбо (мера земельной площади в 0,99 га) пашни, лесных и луговых угодий, что составляло свыше 40 % всего земельного фонда страны. Мировая история колонизации не знала подобных масштабов земельной экспроприации.

За счет незаконно экспроприированных угодий колониальные власти стимулировали создание японских акционерных аграрных компаний с системой неограниченной эксплуатации наемного труда разорившихся крестьян. Основной же формой аграрного производства становятся кабальные арендные отношения, при которых монополия на землю целиком сосредотачивается в руках колониальной власти, местных помещиков-абсентеистов (имеется в виду форма землепользования, при которой земля отделена от собственника, получающего денежный доход в виде ренты, но не участвующего в обработке и производственном использовании земли) и ростовщически-кулацких элементов.

Наиболее характерной чертой аграрной политики в колониальной Корее становится дальнейшее обезземеливание трудового крестьянского населения и ускоренный рост пауперизованного населения деревни. За период с 1914 по 1942 г. произошел значительный рост земельных угодий помещиков (на 417 тыс. га за период с 1925 по 1943 г.). Следствием концентрации земли в руках новых колонистов и помещиков было дальнейшее дробление крестьянских хозяйств. К 1943 г. около 72 % таких хозяйств имели менее 1 га обрабатываемой земли. Что же касается хозяйств безземельных арендаторов, то их общая численность за указанный период непрерывно возрастала. Уделом этого тотального ограбления стало безысходное обнищание преобладающей массы аграрного населения страны. После уплаты кабальной арендной платы и долгов ростовщикам сельская беднота оказывалась у разбитого корыта. Продовольствия оставалось в лучшем случае до зимних месяцев, после которых начиналось томительное время недоедания и голода. В поисках источников существования крестьянское население вновь залезало в долги, искало случайную работу в портовых и городских центрах, уходило на заработки в соседние страны, где их ожидал снова каторжный труд и бесправие.

В условиях дефицита земельных угодий преобладающая масса их реальных собственников (японских колонистов и местных помещиков) предпочитала не вести непосредственно хозяйство, а сдавать поля в кабальную аренду. В довоенном 1937 г. из 4,5 млн га в аренду было сдано около 2,6 млн га, или 57,5 % всей пахотной земли. Еще более аренда была распространена в рисосеянии, где сдавалось под обработку 67,9 % рисовых полей.

Согласно данным японского генерал-губернаторства за 1944 г. в Корее сложилась следующая структура аграрно-колониальных отношений. Земельной собственностью свыше 1 тыс. га располагали 44 хозяйства колонистов и только 8 хозяйств корейских помещиков. Земельную собственность от 400 до 1 тыс. га имели 59 хозяйств колонистов и только 56 хозяйств корейских помещиков. Среди владельцев хозяйств с земельным фондом от 300 до 400 га преобладали японские колонисты, лишь в мелком и среднем парцеллярном (семейно-индивидуальном) хозяйстве преобладали дворы местного населения. Примерно 750 тыс. крестьянских хозяйств были не более чем номинальными собственниками, поскольку располагали крошечными парцеллами (мелкий земельный участок) размером менее 0,1 га.