Пол Джонсон - Популярная история евреев

Маймонид стоял на полпути между Филоном и современным миром. Подобно Филону, у него не было иллюзий касательно человечества в его безбожном иррациональном состоянии. У него не было личного опыта преследований со стороны христиан, но зато он с горечью сам испытал на себе мусульманскую дикость. Даже в его тихую гавань – Фустат – к нему доходили письма (например из Йемена) о том, что зверства, направленные против евреев, продолжаются. Одно из писем, направленное им в Йемен, отражает его глубокое презрение к исламу, олицетворяющему неразумность мира. Однако в отличие от Филона он не мог приложиться к такому источнику греческого рационализма, каким была великая Александрийская библиотека. Правда, учение Аристотеля распространялось через посредников-арабов: Авиценну (980—1035) и старшего современника Маймонида из Испании – Аверроэса (1126—1198). Более того, в его распоряжении были тысячелетние еврейские комментарии, многие из которых были другой разновидностью рационализма.

Кроме того, Маймонид был рационалистом по темпераменту. Как и у Филона, его труды несут на себе отпечаток осторожности, умеренности и недоверия к энтузиазму. Он всегда старался избегать скандала, особенно odium theologicum : «Даже когда человек оскорбляет меня, это не имеет для меня значения, я либо отвечу вежливо, либо промолчу». Немного рисуясь, но без особой гордости он говорил: «Я вовсе не утверждаю, что никогда не делаю ошибок. Напротив, если я обнаружу ошибку у себя или мне покажут ее другие, я готов внести поправки в свои труды, в свои поступки и даже в свою натуру». В своем знаменитом письме, написанном в ответ на комментарии к его « Мишне Тора» богословами из южной Франции, он признает свои ошибки, говорит, что уже внес ряд поправок и сделает другие, а также подчеркивает, что они совершенно правы, критически оценивая его труды: «Не будьте чрезмерно застенчивыми. Вы, может быть, и не мои учителя, но, во всяком случае, равные мне и мои товарищи, и вопросы, которые вы подняли, вполне правомерны». Разумеется, он был элитистом и говорил, что лучше постарается понравиться одному разумному человеку, чем десяти тысячам дураков. Но в то же время он был и терпимым: думал, что все благочестивые люди спасутся, какова бы ни была их вера. Был удивительно вежливым, мирным, спокойным, рассудительным человеком. И в первую очередь, он был ученым, который искал истину и был уверен, что она в конце концов возобладает.

У Маймонида присутствовало четкое представление о том, каким должно быть общество правды и целесообразности, а потому – божественное. Оно не должно базироваться на физическом или материальном удовлетворении. Высшее счастье – в бессмертном существовании человеческого интеллекта, созерцающего Бога. В последней главе « Мишне Тора» он так описывает мессианское общество: «Власть там будет твердо установлена, после чего мудрые будут свободны для изучения Закона и его мудрости; в те времена не станет ни голода, ни войн, ни ненависти, ни соперничества… на земле не станет тяжелого труда – лишь работа во имя познания Господа». Гарантом идеального общества станет Божественный Закон. Хорошее государство – это, по определению, такое, которым правит закон; идеальное государство – которым правит закон божественный.

Для этого, разумеется, нужно дождаться прихода Мессии, и Маймонид, будучи осторожным ученым, не собирался предаваться эсхатологическим фантазиям. До тех же пор хорошие государственные сообщества должны формироваться при помощи закона. В « Руководстве для находящихся в затруднении» он формулирует свой в высшей степени рационалистический взгляд на Тору: «В целом закон имеет две цели – благосостояние души и благосостояние тела». Первое состоит в том, чтобы развивать человеческий интеллект, второе – в улучшении политических взаимоотношений людей. Закон добивается этого, формулируя правильные мнения, которые возвышают интеллект, и нормы человеческого поведения. Те и другие взаимодействуют. Чем более стабильным и мирным мы сделаем наше общество, тем больше времени и энергии человек сможет уделять тому, чтобы совершенствовать свой разум, в результате чего возрастет интеллектуальная способность проводить дальнейшие социальные преобразования. Так это развитие пойдет – по благодатному кругу, в отличие от порочного, как в обществе, не знающем закона. И возникает соблазн предположить: не считал ли Маймонид, что Мессия явится не внезапно как гром с ясного неба, а в результате постепенного, прогрессирующего усовершенствования человеческой рациональности?

Следовательно, наилучший способ улучшить условия существования человечества вообще и гарантировать выживание еврейского авангарда, в частности, состоит в том, чтобы распространять знание Закона, ибо Закон есть залог разума и прогресса. Маймонид был элитистом, но мыслил категориями расширения элиты. Каждый может быть ученым в меру своих способностей, это вполне возможно в читающем обществе. Была такая еврейская аксиома: «Продай все, чем обладаешь, и накупи книг, ибо, как говорят мудрецы, приобретающий книги – приобретает мудрость». Человек, дающий читать свои книги, особенно бедным, поступает богоугодно. «Если у кого-то имеется два сына, один из которых дает свои книги, а другой делает это с удовольствием, то отцу следует оставить всю свою библиотеку второму, даже если он моложе», – писал один из современников Маймонида, Иуда из Регенсбурга. Благочестивым евреям небо представлялось огромной библиотекой с архангелом в качестве библиотекаря; книги на полках прижимались друг к другу, высвобождая место для новых соседей. Маймонид не соглашался с этой антропоморфной ерундой, но был согласен с идеей грядущего мира – небесной академии. Он готов был согласиться и с практическими рекомендациями Иуды: не нажимать коленом на большой фолиант, чтобы застегнуть его пряжки, не использовать перья как закладки, а книги – как метательный снаряд или инструмент воспитания школяров, равно как и с его прекрасным афоризмом: «Человек должен уважать свои книги». Умеренный во всем, кроме учебы, Маймонид пылал страстью к книгам, которую хотел бы разделить со всеми евреями.

Понятие «все евреи» включало и женщин, и работающих мужчин. Маймонид говорил, что женщина не обязана учиться, но если она учится – это ее заслуга. Каждый должен учиться согласно своим возможностям; скажем, умный ремесленник может посвящать три часа своему ремеслу, а девять – Торе («три часа штудированию Письменного Закона, три – Устного закона, а три – изучению того, как вывести одно правило из другого»). Этот простейший анализ, который он называл «началом учения», дает некоторое представление о том, что он считал прилежанием.